Анатомия текста

Я все равно гордиться буду. Даже если вырастет разгильдяйка, вроде меня. Тем более, если разгильдяйка вырастет. Главное, чтоб была счастливая, и радость несла окружающим. И еще – чтобы мне верила. Уж я оправдаю, уж я окажусь достойною матерью… И правильно, что мы расстались с Боренькой. Великим вещам должны приноситься великие жертвы. Все верно идет, все правильно…

– Спасибо тебе, Павлуша, – вырывается вдруг хриплое и пафосное. – Сама бы я на все это никогда не решилась. А с тобой – видишь, все возможно. Лихо ты меня организовал. Спасибо…

* * *

– У нас по вашему возрасту есть только пятеро детишек. Всех знаю лично, потому что пару раз была на занятиях в группе для малышей. Всех рекомендую.

Словно во сне, не слыша ни собственных шагов, ни своего дыхания, иду по коридору. Слева – Павлуша – теребит мою руку, что-то бормочет галантно-вежливое. Справа – та самая тетечка, доверие которой мы внушали все утро. Выкрашенные в салатный стены украшены альбомными листами с детскими рисунками. Проходим, не успевая рассмотреть, и краски сливаются у меня перед глазами в одну сплошную радугу с перепутанными цветами. Яркую, веселенькую… Невольно сравниваю. А что останется перед глазами, если быстро-быстро пробежаться по моему коридору? Деревянная мозаика? Нет. Пробежаться вообще не получится, мало места. Но это – не беда. А вот отсутствие ярких красок в доме – явное упущение. Детям полезно яркое. Детям с ним веселее.

– Сейчас ребята в живом уголке. У старших там занятие по природоведению, а малышня просто так ходит, рассматривает. Вот, – мы остановились возле широкого стекла, сквозь которое хорошо просматривались все, находящиеся в комнате. Дети – много, разные, некоторые по виду уже и первоклассники, другие – совсем крохотулечки – сидели на стульчиках и внимательно слушали пожилую воспитательницу, которая читала вслух какую-то сказку. Выражения лиц у них у всех были одинаково взрослые и настороженные. Чем-то жутким веяло от чтицы, казалось, она намеренно пугала детей страшными интонациями:

– А злодей ей и говорит…

– Ну, или не по природоведению, – несколько раздраженно поправилась тетечка. – Каждый воспитатель видит возможность удержать группу в тишине по своему… Самые маленькие, ну их сразу видно, – подходят под ваш запрос. Девочке три, мальчишкам двоим четыре, одному три с половиной…

– Так вот ты какая, – не в силах сдержаться, прошептала я. Павлуша сильно сжал мою руку, то ли поддерживая, то ли одергивая. Я смотрела долго-долго, не мигая, не шевелясь, до рези в глазах и дрожи в коленях. Девочка казалась очень серьезной. Большие, темные – почти черные, с чуть-чуть сближенными зрачками, – глазки настороженно глядели на воспитательницу. Челка пострижена ровно и с углами по краям. Ручки на коленках, спинка ровная, тонкие губки нервно причмокивают, будто хотят сказать что-то.

– Когда я только тебя увидела, сразу поняла – вон моя девочка. Такая лучистая, такая светлая и улыбчивая… – вспоминаю, что давно уже придумала эту фразу и прокручивала ее в голове, собираясь в будущем объясняться ею с приемной девочкой. Вспоминаю и чувствую, что, несмотря ни на что – ни на эту настороженность в глазах малышки, ни на общую напряженность – все равно буду рассказывать ей об улыбчивости и лучистости.

– Хотите войти? – тетечка явно спешит по своим делам, поэтому торопит события.

– Да, конечно, – Павлик уже заталкивает меня в комнату.

– Здравствуйте ребята.

Дети подскакивают, как выдрессированные, выпрямляются, тянут долгое: «Здра-аа-вствуууй-те-ее!»

– Можете садиться. Походите пока порассматривайте зверушек, а мы поговорим с воспитательницей…

Дети не шевелятся. Двое старших, кажется, что-то понимают, берутся за руки и организованно и осторожно направляются к клеткам. Останавливаются в нерешительности после пары шагов:

– Правда, можно? – спрашивают, наконец. – Можно подойти к птичкам?

– Ну конечно, можно! – с едва скрытым раздражением говорит тетечка.

– Ура-а-а! – дети оживают, подталкивают младших, бегут… – Вот бы почаще приходили смотреть, мы бы каждый день баську видели! – громко восклицает взрослая уже совсем девочка…

Я подхожу к своей малышке. Она смотрит исподлобья, ловит мою улыбку, стесняется, прячется за кадушку от большого дерева.

– Это Мариночка, – мягко опускается в ухо ровный, глухой голос той воспитательницы, что читала книгу. – Хорошая девочка. Немного пугливая. Она у нас почти с самого рождения. Подброшенная… Сведений о родителях не установилось. Даже фамилию не знаем. Зовем – Бесфамильная. Мариночка Бесфамильная…

Девочка выглядывает из-за кадушки, очень серьезно смотрит мне в глаза и хохочет взрослым, низким голосом. Попугаи в клетке, окруженной остальными детьми, принимаются зловеще каркать. Воспитательница вдруг вырастает до огромных размеров и кричит:

– Марина Бесфамильная! Марина Бесфамильная!

– А-а-а-а! – стараюсь перекричать всех их я, но голос застряет где-то в горле, обращаясь в рыдания…

* * *

Ничто не поможет!