And I'm calling for my mother as I pull the pillars down (ЛП)

Рождение Эйгона было легче, чем Висении. Робарра не переживала – она не только пережила тяжелые роды ее первенца, но и быстро оправилась и пребывала в добром здравии, чего не многие женщины могли о себе рассказать, и с Эйгоном она волновалась только, будет ли это сын. Она бормотала его имя себе под нос между стонами и криками боли, и она визжала это имя, когда появилась его головка, пусть мейстер видел только светлые волосики.

– Эйгон, – выдохнула она, когда он наконец-то, наконец-то родился, и если Висения сразу издала вопли и крики, с сыном долгое время висела тяжелая тицина, прежде чем наконец раздался тихий плач.

– Принц Таргариен, – куковала повитуха, стирая полотенцем кровь с головы ребенка. – Ах, какие волосы!

Робарра затуманенным взором смотрела туда, где ребенка укутывали, мейстер перерезал пуповину, и тогда заметила, что хотя у мальчика были темные волосы, как у его сестры, словно шрам, их прорезала серебристая прядь, и с каждым днем она становилась все заметнее. Глаза Эйгона были такого же цвета, как у его сестры, может быть чуть бледнее, но Робарра про себя думала, что лицо у него было широкое, как у Баратеонов, и был он больше похож на Ренли, когда тот был ребенком.

А еще был Рейгар. Ей пришлось трижды позвать его по имени, прежде чем он оглянулся на нее, прижимая к себе спящего Эйгона. Висения, которой было чуть больше года, спала рядом с матерью, свернувшись, как котенок, ее темные кудри смешались в беспорядке. Барра с любопытством перебирала ее волосы, поглядывая на серебряную прядь Эйгона, проблеск серебра Таргариенов сквозь черноту Баратеонов.

– Никогда такого не видела, – Рейгар, запоздало поняла она, едва слушал ее. – Муж, – раздраженно прикрикнула она, устало дернув его за рукав. Только тогда он вырвался из своей молчаливой задумчивости и положил новорожденного в колыбель.

– Он все, на что я только мог надеяться, – честно признался Рейгар с одной из своих нежных улыбок, и Барра устало улыбнулась ему в ответ, когда он коротко поцеловал ее в бровь.

– И как только другие дети дотянутся до первых двух? – Шутливо спросила она, но Рейгар только улыбнулся, потянувшись к Висении.

– Тебе надо отдохнуть.

– Оставь ее, она мне не обуза, – Робарра зевнула. – Ложись и сам в постель. Еще совсем рано.

Еще только занимался рассвет, и мягкий снег падал за окном башни. Она чуть подвинулась, и ее муж медленно опустился в постель с другой стороны от их дочери, и взяла Висению за ладонь.

Обычно она не была настолько сентиментальна или щедра в проявлении привязанности, но последняя беременность сделала ее ненормально слезливой. Разве так уж плохо было хотеть быть рядом с отцом своих детей? Пусть у них с Рейгаром не было какой-то любви из песен, но она любила Висению больше, чем считала возможным, и знала, что полюбит своего сына также. Они были даром небес, и она не хотела плохо относиться к мужчине, который дал их ей, пусть даже они редко соглашались друг с другом.

Но… Пусть Эйгон не был рожден из сумасшедшей страсти, из которой была рождена Висения, нужды прикасаться и жажды прикосновений, жажды обладания друг другом, она думала, он был плодом чего-то более нежного, более мягкого, и может быть, их будущие дети будут рождены в подлинной любви. На это еще было время.

Король все еще жаловался, что дети «едва похожи на Таргариенов», и что «он думал бы, что Рейгару их подкинули, кабы не глаза». Робарра придерживала язык, но ее ногти впивались в ладони, оставляя следы кровавых полумесяцев, а двор неуклюже посмеивался над так называемой шуткой.

Рейла опускала нежную руку ей на плечо, и она сдерживалась, чтобы ее не стряхнуть. Не легко было Штормовой Принцессе, как называл ее двор, отмечая ее приступы гнева, не легко ей было сидеть смирно, пока ее свекр унижал ее и ее мужа.

Но Рейгар не казался обеспокоенным; разве что он был еще более расслаблен чем раньше, поговаривая о турнире, который готовился в Харренхоле. Робарра не могла на нем присутствовать – Эйгону едва исполнилось полтора месяца, и он был еще слишком мал для путешествий, даже если бы король им позволил, и даже тогда она не оставила бы его и Висению в Королевской Гавани. Рейгар же намеревался присутствовать, и она не знала, почему.

Ее свекровь просветила ее, вскорости после отъезда королевской свиты, оставив Тайвина Ланнистера сидеть на Железном Троне в роли десницы, а королеву – наслаждаться отдыхом от компании мужа. Красный Замок был куда тише в отсутствие большинства придворных, и Барре легче дышалось без угрожающих теней Эйриса и Королевской Гвардии.