And I'm calling for my mother as I pull the pillars down (ЛП)

Но что-то ужасное случилось с Эшарой, и это было очевидно. Между женщинами была небольшая разница в возрасте, Робарре было девятнадцать, а Эшаре двадцать, при дворе они были хорошими подругами, пусть Робарра могла признаться, что иногда не понимала сухие шутки дорнийки, и она не понимала ее вкус в мужчинах.

Теперь они были связаны иным путем, обеих оскорбил Рейгар, обе матери его детей.

– Надеюсь, ты родишь ему сына, – горько сказала Барра, падая в кресло перед палящим огнем в кабине. – Если он выживет, чтобы его увидеть.

Она могла говорить так прямо потому, что Рейла лежала больной в постели, но она и не собиралась позволить материнской любви запретить говорить правду. Рейгар был трусом, дураком, и кем-то даже хуже от того, что он сделал Эшаре, какими бы благородными ему не казались его намерения, каким бы «высшим благом» он не руководствовался. Она его не хотела, и он ее заставил, и все из надежд воплотить чертово пророчество. Разве пророчество остановит шесть Великих Домов от того, чтобы обрушить ворота Королевской Гавани? Барра в этом сомневалась, и наверное, должна была быть благодарна, что ему по крайней мере хватило ума отправить их подальше, пусть Драконий Камень был куда меньшей тюрьмой, чем Красный Замок. По крайней мере, здесь она не была заперта в одной комнате, и по крайней мере, дети были в безопасности. Она хотела, чтобы они как можно дальше были от безумия Рейгара.

Висения и Эйгон невинно играли днями, не замечая войны из-за трона, на котором сидел их отец, но по ночам они спали в одной постели с матерью, мучимые кошмарами. Робарра почти боялась спрашивать Висению, почему она кричит и рыдает ночами, потому что ей тоже снились странные сны.

Ей снился Рейгар на троне, скармливающий ее детей огромному дракону, такому большому, что он полностью занимал тронный зал, пока она смотрела и кричала, не в силах остановить его. Ей снилось, что она была оленихой, мчавшейся сквозь леса, горящие вокруг нее, и волки выли вдалеке. Ей снилось, как Драконий Камень погружается в море, вместе со всеми своими гаргульями, и под водой плыли мертвые: родичи Рейгара, Эйрис, ее отец…

Робарра часто просыпалась, смаргивая горячие слезы,и только вид детей, спящих рядом с ней, успокаивал ее.

Эшара молчала, как обычно, сложив руки на животе.

– Я подумала, это шутка, – сказала она вдруг. – Подумала, это какая-то шутка. Когда он пришел ко мне на турнире, в ту ночь, я подумала, он шутит. Потом я увидела его людей, и поняла все. Я звала Эртура, чтобы он помог мне, чтобы не позволил им. Я звала Джейме. Я просила Рейгара не забирать меня, что я помолвлена с другим, говорила, что он женат, что это безумие. Говорила, что не хочу быть частью пророчества. Но он… – Она покачала головой. – Он ничего не слышал. Я видела по его глазам. Он был убежден. Ничто не могло бы заставить его передумать.

– И Эртур позволил, чтобы это случилось, – с отвращением пробормотала Робарра. Она не могла бы представить себе такое предательство, чтобы Станнис так повернулся против нее. Да, иногда ему хотелось ее придушить, а ей – его, но они были братом и сестрой.

– Я месяцами не говорила с Эртуром, – призналась Эшара. – Но он говорил, что у него не было выбора, что если бы он попытался их остановить, меня все равно бы забрали, и он не был бы рядом, чтобы защитить.

Да, подумала Барра, он защищал тебя, стоя за дверью, с мечом в ножнах, пока мой муж держал тебя и начинял своим семенем, ночь за ночью.

Эшару нечем было утешить, а Робарра и не умела утешать. Она могла только действовать, но перед ней столько лет помахивали титулом королевы. Почти десять лет она почти ощущала вкус власти, только для того, чтобы ее отобрали. Она не могла разделить боль Эшары или упиваться ей. Она хотела, чтобы война поглотила все, всех, кто причинил ей вред. Она хотела освободиться от черного и красного, от Таргариенов и их безумия, и от этих чертовых снов о драконах.

Она хотела, чтобы ее дети могли играть в стенах Штормового Предела, а не прятаться от штормов в одинокой башне.

Месяц прошел очень быстро, хотя по тому, как Рейлу рвало, и по темным кругам под ее фиолетовыми глазами, Барра подозревала, что Эшара не единственная носила ребенка Таргариенов.

Новость об осаде Королевской Гавани пришла через четыре дня после начала родов Эшары. Роды были трудными, они начались посреди ночи и продолжались, когда рассвело, в один из редких мирных дней. Барра сидела рядом со своей бывшей фрейлиной, держа Эшару за слабую руку, пока наконец служанка, помогавшая им, потому что в замке не было мейстера, наконец не вздохнула от облегчения, и не подняла маленькое существо с темными волосами.

Ребенок некоторое время не дышал, и эти несколько секунд Робарра думала, не умер ли он, не было ли все безумие Рейгара зазря, пока не раздался крик.

– Мальчик, – сказала служанка, и Барра застыла от шока. Потому что даже она, несмотря на свое неверие в пророчество, убедила себя, что родится дочь-бастардка.

Значит, это не Рейнис Уотерс.