And I'm calling for my mother as I pull the pillars down (ЛП)

Элии было теперь семнадцать, настоящая взрослая женщина, но она не ощущала себя женщиной. В Дорне к женщинам относились лучше, чем в Вестеросе – вот почему правила мать, а не ее младший брат. Элия не увидит подобного обращения, как не увидят и ее дочери, хотя она сомневалась, что вообще родит Тайвину Ланнистеру детей.

Она не была так наивна, чтобы думать, что он не ляжет в ее постель – как бы горд он не был, и как бы он не скорбел, он все еще был мужчиной, а она была юна и хороша собой, пусть она и сомневалась, что когда-либо могла бы сравняться красотой с его покойной женой. Но она не думала, что он захочет Ланнистеров, похожих на дорнийцев, и от этого чувствовала облегчение, пусть и часть ее в глубине желала стать матерью.

В Дорне невесты обычно не носили белое, как делали в Вестеросе, но из уважения к традициям ее мужа Элия настояла на платье цвета слоновой кости, которое, пусть и явно дорнийское по крою, было очень скромным, не считая разреза спереди, открывавшего вид на ее лодыжки и сандалии из лент. Платье подчеркивало ее небольшую грудь, на которой лежало ожерелье из золота и рубинов, предварительный свадебный подарок жениха. Он был довольно щедр, решила она, пусть его щедрость и была нежеланной ему. Ее темные волосы были распущены, и в ее ушах были длинные серьги, двойные солнца из золота. Зрители в септе, по крайней мере те, что были вестеросцами, ошеломленно смотрели на нее и шептались, но Элия отказывалась оглядываться на них, сконцентрировавшись только на хватке дрожащей руки ее отца. Она чувствовала на себе гордый взгляд ее матери, даже издалека, и ей хотелось бы быть такой же вызывающе гордой, столь уверенной в себе, незнающей сомнений.

На Тайвине Ланнистере был золотой дублет, его сын и дочь, стоявшие неподалеку от него, были одеты в похожие наряды. Серсея Ланнистер в восемь лет была такой же красавицей, как и в семь, а Джейме Ланнистер был красивым маленьким мальчиком, но на лице девочки было что-то вроде уродливой гримасы, а в ярко-зеленых глазах мальчика читалась боль. Карлика нигде не было видно.

Она с любопытством смотрела на своего мужа, едва прислушиваясь к словам септона. Тайвин Ланнистер был красивым, чисто выбритым мужчиной, который еще не начал лысеть, но она думала, что его волосы уже становились реже, чем были раньше. Он был высок, силен, и у него было отменное здоровье, и его глаза сияли, словно зеленые озера. Он не смотрел на нее ни с отвращением, ни с недовольством, ни с раздражением, но со сдержанным упреком, словно она уже сделала что-то, что он не одобрял. Элия, сколь бы неуверена или стеснительна она не была, не привыкла к тому, чтобы желать чьего бы то ни было одобрения. Когда их объявили мужем и женой, лордом и леди Утеса Кастерли, она поцеловала его, прежде чем он успел поцеловать ее, потому что он выглядел так, словно собирался остановиться и заставить ее ждать, словно пытаясь доказать всем, что она никогда не сравниться с Джоанной.

- Ты забываешься, - холодно пробормотал он ей на ухо, когда они вышли из септы и пошли на встречу прекрасному закату, под багровым, золотым и оранжевым небом над ними.

- Нет, муженек, - спокойно сказала Элия, с блаженной улыбкой глядя перед собой, потому что Оберин и Доран одинаково озабоченно смотрели на них. – Я прекрасно помню, кто я и кем являюсь.

Пир был хорош, не роскошен, и музыка с танцами были как полагается приглушены, хотя «Жену Дорнийца» и «Дожди в Кастамере» играли так часто, что в конце Элии уже хотелось от этого кричать.

Первым танцем она танцевала с Дораном, который грациозно кружил ее, безостановочно волнуясь за нее, как бы она не убеждала его, что была счастлива, что она хотела этого брака.

- Этот человек, - сказал он, - может быть более жестоким, чем поцелуй скорпиона, Элия. Лучше бы тебе не забывать, что он делал.

- То, что он сделал, - сказала Элия, - было ради его семьи, и пусть мне это не нравится, я могу его за это уважать.

- Маленький лорд Тарбек, - резко напомнил ей Доран. – Говорят, мальчика швырнули в колодец, и твой лорд-супруг командовал этой бойней в девятнадцать лет, едва ли старше, чем ты сейчас. Это не было преходящей кровожадностью ребенка в пылу битвы. Это был расчет взрослого мужчины.

- Я запомню это, - пообещала Элия, и что еще она могла сказать? А потом она танцевала с Оберином.

- Если он хоть пальцем тебя коснется, все, что нужно, написать матери или мне, и мы сотрем эту скалу в порошок, сестричка, - Оберин улыбнулся, словно шутил, но Элия слышала правду в этом смехе.

- Дядя Левин останется со мной в качестве присяжного рыцаря, - напомнила она. – Не стоит беспокоиться, тебе еще столько нужно выпить и столько девок пощупать, братишка.

Он приподнял бровь и рассмеялся.

- Ты слишком хорошо меня знаешь.