Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

5) Последний пункт, который спешу Вам сообщить, – следующий. Вы получили от Блока письмо относительно Вашего романа[3291]. Имейте в виду, что факт основания издательства Сирин Терещенки первостепенной важности. Отец мой сказал, что Терещенко обладает многими миллионами. Мой искренний совет согласиться на предложение Терещенки, который, конечно, выкупит Ваш роман у Некрасова, не станет Вас погонять и ставить Вам условия и заплотит Вам больше, чем Некрасов. Кроме того, Мусагету совсем уже не обидно будет, что Ваш роман печатается у Терещенки, т<ак> к<ак> это не маленькое издательство, конкурирующее с Мусагетом, вроде Некрасова. Вообще имейте в виду, что Терещенко намеревается монополизировать всю ценную русскую литературу. Блок уже ушел к нему. Брюсов также. Сологуб (кажется) также[3292]. Но Терещенко, по всей вероятности, – эклектик (я говорю на основании слухов, надеюсь, что на этот раз буду свободен от упреков в сплетне); ядра он не создаст, или, во всяком случае, надо помешать ему создать ядро. Надо так размежеваться Мусагету и Сирину. Пусть Сирин издает все сочинения всех крупных писателей, но пусть он только останется издательством, а не литературным сообществом. Пусть он отымет у Мусагета Блока, Вас, Вячеслава, но отымет Ваши печатные труды, Ваши рукописи, но не Ваши души. Печатание сочинений сотрудников Мусагета в Сирине будет тогда только выгодно Мусагету. Теперь выслушайте, пожалуйста, мое мнение о том, как Вам следовало бы отнестись к дальнейшим (помимо романа) предложениям Сирина. Если Вы получите предложение издать собрание Ваших сочинений, то Вы дайте свое решительное согласие, но под тем непременным условием, чтобы Мусагету, по отн<ошению> к которому у Вас обязательства, был вполне возмещен наносимый тем ущерб. Напишите тогда Терещенке, чтобы он сам снесся с Мусагетом и по окончании переговоров уведомил Вас о сумме гонорара, который он может Вам предложить. Если Вы будете с ним вести переговоры помимо Мусагета, то от этого только проиграете, т<ак> к<ак> то, что Мусагет будет дорожиться Вами, только подымет сумму гонорара Вам и даст Вам в то же время возможность перестать себя считать денежным должником Мусагета.

Вот и все пока. Прибавлю только, что 1) тогда и Пут<евые> Зам<етки> могут быть напечатаны у Терещенки; 2) отдельно ему стихов Ваших не продавайте и скажите, чтобы он обратился в Мусагет, т<ак> к<ак> Вы и стихи и симфонии уже обещали.

–

Дорогой Борис Николаевич! Я не теряю надежды, что Вы поймете, что так дальше нельзя. Я устал. Больше не могу ни спорить, ни писать. Если Вы не понимаете меня, не способны признать, что мое положение совершенно отчаянное, что не могу же я, ясно видя, в чем прав, ясно видя, что и впредь не застрахован от Вашей нервности, дальше вести Мусагет. Иногда мне прямо хочется, чтобы Сирин взял и съел всё и всех. И оставили бы меня в покое. Вы видите, что я вконец опустошен. Избавьте меня от необходимости писать Вам неприятные для нас обоих вещи. Тогда, может быть, я и смогу вернуться к Вам. Ваш Э. Метнер.

РГБ. Ф. 167. Карт. 13. Ед. хр. 6. Л. 37–60. Текст – в копировальной книге Э. К. Метнера.

269. Белый – Метнеру

25 ноября (8 декабря) 1912 г. Берлин

Scharlottenburg. Luther Strasse 27. Pension Wegner.

Берлин 8 декабря[3293]

.

Дорогой и многоуважаемый Эмилий Карлович!

Отвечаю так поздно, потому что сейчас только получил 2 Ваших письма; они пропутешествовали из Мюнхена в Берлин, из Берлина в Мюнхен[3294]; и лишь сейчас я их получил по адресу.

Совершенно согласен со всем, что Вы пишете о «Тр<удах> и Днях» (ответе мне Яковенко, Степпуне, смещении меня с редактирования; меня это радует и нисколько не изменяет сути «Трудов и Дней», ни моего деятельного участия; мои априорные соображения о трудности редактирования в действительности возымели место; и – да будет!).

Глубоко скорблю, что «философутик» мой действительно вышел похожим на Гессена, но post factum я осознал это: что делать – в процессе творчества я просто не вижу эмпирического сходства. Намерения вывести Гессена у меня не было.

И пеняю Вам очень, что Ваш редакторский карандаш вóвремя не прошелся по этому месту.

О Терещенке, «Сирине» я ничего не знал; письма от Блока не получал[3295] (пять месяцев как я не получал от Блока писем).

Следовательно: все соображения о «Сирине», моем участии или неучастии там преждевременны.

Я и останавливаться на них не желаю.

Полагаю, что гармония в наших с Вами отношениях будет достигнута диетой письменных сношений и обилием личных свиданий. Те и другие – верю – обратно пропорциональны.

Оттого-то принципиально не поднимаю в письме вопросов, Вами затронутых.