Андрей Битов: Мираж сюжета

Это была знаменательная поездка в столицу.

Тогда Битов впервые увидел своего 13-летнего сына Андрея, который родился в 1965 году, когда Андрей Георгиевич еще состоял в браке с Ингой Григорьевной Петкевич и растил трехлетнюю Анну Андреевну.

В 1972 году Андрея Андреевича Дубяго (фамилия мамы – Нины Андреевны Дубяго, приходившейся внучкой Дмитрию Ивановичу Дубяго (1849–1918), астроному, ректору Императорского Казанского университета. – М. Г.) усыновил муж Нины Андреевны Александр Александрович Вишневский, врач-хирург, генерал-полковник медицинской службы, академик, Герой Социалистического Труда. Так Андрей Андреевич Дубяго стал Андреем Александровичем Вишневским.

Конечно, в семье Кедровых-Битовых знали про Андрея-младшего, но предпочитали молчать, а, как известно, «стопроцентное молчание всегда говорит за себя» (А. Г. Битов).

В начале 1980-х уже сам Андрей Вишневский приехал в Ленинград, где познакомился с Аней, которая в свою очередь познакомила его с Ольгой Алексеевной, у которой на Достоевского, 34, он останавливался во время своих приездов в город.

В 1982 году Андрей поступил в ГИТИС на режиссуру, в мастерскую Анатолия Эфроса и Анатолия Васильева, и впоследствии стал драматургом.

На вопрос, кто повлиял на его профессиональный выбор, называл два имени – Заболоцкий и Босх…

Наконец Битов докуривал и шел домой.

Дверь черного хода была открыта, недавно установленный на ней кодовый замок в очередной раз оторвали.

Поднимался к себе и подходил к окну, чтобы убедиться в том, что с противоположной стороны улицы на него смотрят каменные львы, лепнина, едва умещавшаяся на карнизе доходного дома. Пока они еще смотрели своими безумными, зверскими глазами. Но дни дома были сочтены, потому что его обступало строительство торгового центра, и думать о том, что будет с этими чудовищами начала ХХ века, не хотелось.

Битов зашторивал окно, в наступившем полумраке какое-то время еще бесцельно бродил по комнате, а потом ложился на диван и засыпал.

Ему снилась их старая квартира на Аптекарском.

Они сидели за столом с матерью и разговаривали.

Говорила она спокойно, негромко, откинувшись на спинку стула, сложив руки на груди:

– Самое ужасное в личных отношениях – ложь и условности. При доверии можно осилить горы, а так, все усилия не дают реальных результатов…

Андрей что-то начинал возражать матери, говорить о том, что его не понимают, что он одинок, что все бессмысленно и беспощадно.

Но она, словно бы и не слышала его, продолжая вещать размеренно и монотонно:

– Жизнь есть хаос настроений, возможностей, отношений. Из хаоса нужно извлекать порядок, тот порядок, который необходим, чтобы двигаться вперед самому и тем, кому сможешь в этом помочь. От двух вещей берегись. Не пей, совсем не пей и гони от себя всякие пассивные настроения, тоску, неуверенность. Энергично ищи жизнерадостные точки зрения, добивайся, работай, твори, говори с людьми об их горестях, свои увидишь объективнее.

Поскольку Андрей слышал это в прежние годы неоднократно, то он начинал заводиться, негодовать, спорить, не соглашаться, начинал грубить даже, чувствовал себя заложником каких-то ветхих заповедей и устоев, вязавших его по рукам и ногам, условностей.

– Я уверена, что наша острая и страшная история осталась в пережитом вчера. Нет слов, чтоб точно выразить долгий мучительный страх и ту бездну усилий, которые тому сопутствовали, – после этих слов мать вставала из-за стола и выходила из комнаты.

Андрей оставался один.

Ярость постепенно проходила, и он начинал понимать, что эти разговоры пришли из прежней жизни, из 1950-х годов, когда он поступал в институт, не мог учиться, переживал первую любовь, сходил с ума, потом уходил в армию, служил у черта на рогах, возвращался, восстанавливался в Горном и не понимал, зачем он это делает.

Но почему именно сейчас, осенью 2006 года, эти слова зазвучали вновь?

Особенно – говори с людьми об их горестях, свои увидишь объективнее.

Он ни с кем не хотел говорить и никого не хотел видеть.

Только и оставалось, что повторять про себя (затверженное, кажется, раз и навсегда) «порядок из хаоса», «порядок из хаоса».

Впрочем, с каждым повтором грохот от произносимых в голове слов все более нарастал и в конце концов становился совершенно невыносимым.

Битов просыпался.

С улицы доносился грохот строительной техники.

Подходил к окну, расшторивал его и становился свидетелем того, как несколько экскаваторных ковшей подцепляли львов и обрушивали их вниз. Свирепые морды падали на асфальт, не отводя при этом своих зверских взглядов от наблюдавшего за их низвержением Битова.

Земля содрогалась.

Ревели моторы.

Пахло дизельным выхлопом.

Дом 1902 года постройки постепенно исчезал в клубах строительной пыли, что поднимались до неба.

Все это напоминало бомбежку города в 1941 году.

А еще был этот нестерпимый грохот, лязг, хрип, от которого было невозможно спрятаться, укрыться, он проникал везде, он и был хаосом, о котором говорила Ольга Алексеевна.