– Товарищ Громыко, мы хотим послать вас на работу в посольство СССР в Америке в качестве советника.
Это было еще более неожиданно, чем вызов в кабинет вождя. Но недаром говорилось, что дипломаты, как солдаты, всегда должны быть готовы к неожиданным заданиям и перемещениям. Кратко, как он это хорошо умел, Сталин назвал области, которым следовало придать особое значение в советско-американских отношениях.
– С такой крупной страной, как США, – говорил он, – Советский Союз мог бы поддерживать неплохие отношения, особенно с учетом возрастания фашистской угрозы.
Потом он дал только что назначенному работнику советского посольства в Америке несколько конкретных советов, дополненных Молотовым.
– Мы хотим направить вас в Америку не на месяц и, возможно, даже не на год, – добавил Сталин и тут же поинтересовался:
– Как у вас с английским языком?
– Веду с ним борьбу и, кажется, постепенно одолеваю, хотя процесс сложный, особенно потому, что отсутствует разговорная практика, – ответил Громыко.
– А почему бы вам не захаживать иногда в американские церкви, чтобы послушать проповеди их пастырей? – вдруг посоветовал Сталин. – Проповедники ведь говорят на чистом, правильном английском языке, и дикция у них хорошая. Многие русские революционеры, находясь за рубежом, прибегали к такому способу совершенствования иностранного языка.
Громыко даже смутился. Может, Сталин его проверяет, испытывает на прочность? Хотел было даже задать встречный вопрос, прибегал ли сам Сталин к такому методу, но удержался. Вспомнил, что Сталин иностранными языками не владел. Впрочем, позднее, вновь припоминая тот разговор, понял, что Сталин тогда, скорее всего, обратил бы свой ответ в шутку, как он часто делал, попадая в затруднительное положение. И все же в церковь в США Громыко не ходил, решив, что не стоит давать повод к домыслам пронырливым американским журналистам, которые обязательно бы пронюхали о таком странном поведении советского посла.
Так произошла первая встреча Громыко со Сталиным, произведшая на него, надо сказать, глубокое впечатление, хоть прямо он об этом в своих мемуарах и не написал – ведь создавались они тогда, когда уже девятым валом шла перестроечная волна антисталинизма, – однако впечатление такое ощущается. И действительно, его дочь Эмилия в своих воспоминаниях пишет, как во время работы над мемуарами Андрей Андреевич не раз говорил ей, что Сталин обладал могучим умом, и в вопросах внешней политики это проявлялось особенно сильно.
На обратном пути из Кремля Громыко вспомнил, что незадолго до того в Москву был вызван посол СССР в США К. А. Уманский. Как он слышал, работой посла в Москве были не очень довольны – претензии к нему были и у Сталина, и у Молотова. Посольство решили укрепить новыми кадрами, в том числе и ему, совсем еще молодому дипломату, доверить столь важный пост советника… Это и вдохновляло, и тревожило – справится ли он, опыта-то ведь, по сути, нет? Правда, тогда Уманский в США возвратился и проработал еще два года, до 1941-го, когда его сменил славившийся своим проамериканским настроем М. М. Литвинов, получивший к тому же широкую международную известность благодаря его работе в Лиге Наций. Однако Литвинов тоже проработал послом в США недолго – в 1943 году его сменил 32-летний Андрей Громыко.
Но до того времени надо было еще дожить, а пока семья Громыко стала собираться в дальний путь. Понятно, что до того никто из них – ни сам Андрей, ни Лида – за границей не бывали, поэтому на них просто обрушился огромный поток новых впечатлений. Особенно их потрясла Италия и итальянцы с их бурным темпераментом: когда на улице они видели двух разговаривающих итальянцев, казалось, что один перед другим произносит речь, которую, не дослушав собеседника, тут же начинает произносить второй – настолько страстно они говорили и жестикулировали. Казалось, что весь город состоит из маленьких митингов и митингующих, хотя участвовали в них всего по два-три человека. Бросились им в глаза и контрасты в одежде горожан, удивили и веревки с бельем на балконах и даже во всю ширину улочек. Лидию Дмитриевну это особенно впечатлило – неужели итальянки никогда свое белье с чужим не путают, ломала она голову, так все тесно, такие лабиринты… Или это нам так кажется с непривычки?