Андрей Кончаловский. Никто не знает...

мире так же была связана с почти подсознательной склонностью опробовать, ощупать руками

все, что предстояло освоить в частном бытии. Не только Испанию, Кончаловский успел

полюбить и Париж, потому что «там можно было жить, как хочется». Пожалуй, эта и была

главная «европейскость» в его воспитании, хорошо усвоенная и детьми, и внуками — «жить,

как хочется», то есть жить естественной жизнью частного, независимого человека.

В советский период первый (и последний!) выезд Петра Кончаловского за рубеж

состоялся, напомню, в 1924—1925 годах. Его пригласили участвовать в международной

Венецианской выставке живописи и ваяния. Советский Союз впервые получил в постоянное

пользование павильон на бьеннале. «Отцу, — вспоминает Наталья Петровна, которой самой был

тогда 21 год, — хотелось поработать, и поэтому незамедлительно после выставки мы

отправились в Сорренто, чтобы через два месяца переехать в Рим, потом снова в Венецию, на

осенние пейзажи. А к зиме собирались в Париж, куда были отправлены 120 картин Петра

Петровича для персональной выставки…» В воспоминаниях Натальи Петровны ее отец —

большой, свободный, дышащий молодостью счастливый человек — счастливый

независимостью своего существования. Но именно потери своей независимости Петр Петрович

и испугался, говорит внук, во время последней поездки в Европу.

Вернувшись на родину, семья скоро почувствовала необходимость отгородиться от

внешнего мира природой и натуральным хозяйством. По словам внука, его дед на принципы,

что называется, «не напирал», чурался политики и идеологии. Но и человеческим достоинством

при этом не поступался.

Обжегшись Западом в самом начале 1960-х, Андрей еще тогда готов был расстаться с

советским образом жизни навсегда.

Впервые отправляясь за рубеж, на Венецианский фестиваль, Андрей вначале оказался в

какой-то римской гостинице. Было уже довольно поздно. Он вышел на балкон. Площадь перед

гостиницей кишела людьми, переливалась огнями, возбуждалась музыкой и пением.

«Праздник?» — поинтересовался он. «Нет! — ответили ему. — Мы так живем».

А в 1968 году он в первый раз оказался в Лондоне: работал над сценарием по

«Щелкунчику» для английского режиссера Энтони Асквита, желавшего сделать сказку с

русским балетом.

Чему Кончаловский поразился прежде всего в британской столице? А тому, что город

явился обихоженным вековой традицией частным домом. От него веяло ощущением

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

23

солидности, долгопрочности мира, надежности устоев, поддерживающих общество. И главное:

символом этой долгопрочности предстали… входные двери лондонских домов.

«Для советского гражданина дверь подъезда — это что-то загаженное, зацарапанное,

покрашенное или отвратительным красно-коричневым суриком, или, если в деревне, выцветшей

голубой краской, а то и вовсе сгнившее. А тут — полированные двери красного (!) дерева с

бронзовыми ручками. Такое еще можно представить внутри музея. Но что бы это была уличная

дверь, да еще с всегда начищенной, а не позеленевшей до безобразия бронзой — нет, это

казалось немыслимым!»

Таким и запечатлелся в сознании советского режиссера древний город — как старая

уютная квартира с разными дверями, комнатами, коридорами, несомненно принадлежащая

зажиточному, хорошо воспитанному, солидному человеку.

Характерное для Кончаловского восприятие чужой культуры! Как чужого дома, но не

чуждого, а именно — чужого, то есть другого, не похожего на свой, который, кстати говоря,

может быть по отношению к своим обитателям как раз чуждым. А этот чужой дом был таким,

что его хотелось обжить, вместить в свой культурный опыт.

Для внука Венеция стала первым непосредственным контактом с заграницей, для деда

именно ею, напомню, и завершились зарубежные вояжи.

Петр Петрович скончался 2 февраля 1956 года. Впереди были XX съезд КПСС,

разоблачение культа личности Сталина, годы оттепели и так далее…

А внуку через полгода должно было стукнуть только девятнадцать. Но первый серьезный

период этического и идейного становления уже был пройден. В «русском художническом доме,

где по вечерам горят свечи и из комнаты в комнату переносят керосиновые лампы, где подается

на стол рокфор, кофе со сливками, красное вино, ведутся какие-то непонятные вдохновенные

разговоры. Странно было бы, живя в этом мире, не впитать в себя из него что-то важное для

будущей жизни, для профессии. Многое было почерпнуто не из книг, а на чисто генетическом

уровне…»

6

Ныне полотна П.П. Кончаловского продолжают выставляться, пользуясь международным

успехом. Продолжают, как и при его жизни, «хорошо продаваться».