или, во всяком случае, не совсем так, как думал». Однако, как ни прикладывали Ромм со
сценаристом Храбровицким поведение Эйзенштейна к поступкам Куликова, все не получался
искомый характер, пока не вспомнили «еще об одном существе».
«Это совсем молодой человек, по существу юноша, сын довольно известного деятеля,
очень благополучный, веселый, сытый. У него отличные родители, отличная квартира, он
хорошо воспитан, остроумен и талантлив, поэтому добродушен и
дается, и он беспредельно беззастенчив, ибо вошел в жизнь с парадного хода и считает себя ее
хозяином. Очень милый барчук! Вот он-то и сформировал окончательно Куликова, в котором
соединилось многое от многих людей».
Так рождался образ. Нынче мало смысла фантазировать на тему, что получилось бы, если
бы роль сыграл не Смоктуновский, а Кончаловский. Но из тех составляющих, которые
предлагал Ромм складывался чрезвычайно многозначный характер, гораздо более сложный и
интересный, чем характер Гусева. И гораздо более близкий натуре Кончаловского, нежели,
может быть, даже и дару Смоктуновского, хотя только Смоктуновский с его гениальностью
лицедея мог воплотить предложенное.
Беру смелость предположить, что, угадывая в «цинике» Куликове знакомого ему «циника»
Кончаловского, Ромм, по совершенно естественной логике, в его оппоненте Гусеве мог видеть
реального «оппонента» Кончаловского — Андрея Тарковского. Эту пару наставник вплотную
наблюдал в ее внутренних творческих взаимоотношениях.
Пройдет еще какое-то время, и в разгар гонений на Тарковского Ромм скажет известному
кинокритику СеменуЧертоку: «Тарковский и Михалков-Кончаловский— два самых моих
способных ученика. Но между ними есть разница. У Михалкова-Кончаловского все шансы стать
великим режиссером, а у Тарковского — гением. У Тарковского тоньше кожа, он ранимее. У
Кончаловского железные челюсти, и с ним совладать труднее. Его они доведут до какой-нибудь
болезни — язвы желудка или чего-то в этом роде. А Тарковский не выдержит — они его
доконают».
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
61
По «странному сближению» спор Гусева-Куликова в фильме, вплоть до трагического
финала — самопожертвования первого, будто предугадывал «спор» Тарковского-Кончаловского,
который не завершился и после кончины автора «Жертвоприношения».
Во всяком случае, Андрей, по его признанию, и в 2000-х годах не может избавиться от
наваждения, что напряженный диалог его с былым единомышленником продолжается. Причем
Кончаловский подчеркивает, что ему никогда не хватало смелости допрыгнуть до гениальности
Тарковского, поскольку планка гения — это черта, за которой начинается жертвенная игра со
смертью.
Кончаловский и Тарковский — две модели художнического и социально-бытового
поведения как две стороны одной медали. Их взаимоотношения сложились в своеобразный
кинематографический роман, чтение которого помогает формированию более полного
представления об отечественном киноискусстве второй половины XX века.
Если Андрей Тарковский и Василий Шукшин обозначили своим соперничеством два
противоположных полюса отечественной культуры, высокую и низовую ее ипостаси, то Андрей
Кончаловский оказался, что называется, посредине. Не принадлежа полностью ни к одному из
полюсов, он то и дело стыковал их в пограничном пространстве своих творческих поисков. Он
взял на себя роль «серединного гения компромисса» в художественной культуре, что
подтвердила и другая «случайная» кинопроба.
Сергей Бондарчук пригласил Андрея на роль Безухова-младшего как раз тогда, когда
начиналась работа над сценарием об Андрее Рублеве (первая заявка на фильм датируется 1961
годом). Позднее стало ясно, что «Война и мир» и «Андрей Рублев» — картины, в контексте
отечественного кино перекликающиеся (как антиподы!) не только масштабностью материала и
замысла, но и пафосом размышлений о взаимоотношениях человека и его Родины, человека и
Истории.
Как известно, роль Пьера Безухова сыграл сам Бондарчук. Однако пробы Кончаловского
кажутся мне знаковыми, поскольку в оппозиции «Болконский-Безухов» проглядывает и
оппозиция «Гусев-Куликов». А за ними все те же фигуры — Кончаловского и Тарковского, —
как два художнических темперамента, которые всегда будут противостоять друг другу, выражая
тем самым целостность многотрудной и противоречивой жизни.
Время тесных контактов, позднейшее противостояние, конфликты — все это позволило
Кончаловскому достаточно глубоко проникнуть в существо индивидуальности Андрея
Арсеньевича.
Комплексующий взрослый подросток, лишенный полноценной семейной заботы,
совершенно не знающий бытовой стороны жизни, но свято верящий в свою гениальность и этой