Андрей Кончаловский. Никто не знает...

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

65

Под каждою травинкой в поле…

Евгений Винокуров

1

«Мальчик и голубь». Это была дипломная работа оператора М. Кожина, срежиссированная

Кончаловским по его сценарию. Фильм, как помнит читатель, получил «Бронзового льва» в

Венеции. В нем дебютировал Николай Бурляев, которого режиссер-вгиковец встретил на улице

и предложил сниматься. По эстафете Бурляев был передан Тарковскому, «Иваново детство»

которого сделало юного актера всемирно известным.

Мальчик, влюбленный в голубиный полет. Прорастающая наивная духовность. Жажда

пережить радость свободного полета приведет его на птичий рынок. Денег на покупку не

хватает. Он предлагает голубятнику альбом дорогих марок. Первый полет голубя — и неудача!

Птица возвращается к прежнему хозяину. По

неписаным правилам, мальчик должен выкупить голубя. И он тащит хитрому обладателю

голубятни своих золотых рыбок, еще что-то. Уходит, прижимая к груди драгоценное

приобретение. Отпуская птицу в новый полет, мальчик привязывает к ее лапке веревку, чтобы не

потерять вторично. Голубь взлетает, рвется в небо, но шнур тянет к земле. Огорчен не только

мальчик, но и молодой рабочий, невдалеке перетаскивающий молочные бидоны. (Коротенькую

эту роль сыграл приятель Андрея Евгений Урбанский, тогда уже знаменитый актер). Мальчик

начинает понимать, что полет невозможен, пока птица не станет свободной. В этом, собственно,

и заключается притчевая квинтэссенция скромной картины.

Лента укладывалась в оттепельную тенденцию. Главным героем киносюжета и мерилом

нравственности взрослого мира все чаще становился ребенок. Знаковый в этом смысле фильм

М. Калика «Человек идет за солнцем» вышел на экраны чуть позднее — одновременно с

«Ивановым детством» (1962). В затылок же короткометражкам Кончаловского и Тарковского

упирался появившийся на пару лет раньше «Сережа» (1960) Г. Данелии и И. Таланкина.

Когда смотришь «Мальчика и голубя», не оставляет чувство пустоты и сиротства. Сама

тяга мальчика к небу продиктована, кажется, безотчетной надеждой победить неприкаянность.

Всю нерастраченную свою любовь ребенок отдает голубю и его свободному парению.

Откуда тревога во внешне безмятежном мире? Ее переживаешь, сопровождая мальчика в

странствиях по городу. Вместе с молодым грузчиком испытываешь раздражающе едкую

неудовлетворенность, оттого что полет не складывается. Нет чаемой гармонии в мире!

И вот еще крошечный эпизод. После неудачного опыта с птицей мальчик выходит на

Красную площадь, останавливается, наблюдая, как какая-то пожилая женщина кормит голубей.

Мальчик тянет пальцы ко рту, чтобы лихим свистом голубятника поднять стаю. Но тут мы

вместе с ним видим на минуту лицо женщины, ее глаза, до краев заполненные какой-то уже

привычной печалью. Кто она? Вдова? Мать погибшего на войне сына?

Ведь после войны минуло всего ничего — полтора десятка лет…

При всей бесхитростной дидактичности эпизода он тем не менее поддерживает чувство

безотчетной тревоги, рассеянной, между прочим, по всему оттепельному кино, которое,

несмотря на эйфорию наступившего общественного «оттаивания», не могло утратить памяти о

недавнем прошлом.

2

Перенесемся на полвека вперед. Когда уже в 2010 году вышел давно задуманный фильм

Кончаловского о Щелкунчике, картина многих зрителей разочаровала. Американцы, например,

первыми ее увидевшие, говорили, что это не «Щелкунчик», не рождественская сказка, а

холокост какой-то.

Между тем картина заслуживает серьезного разговора — особенно в контексте творчества

ее создателя и с точки зрения вызовов времени создания.

Источники замысла фильма о Щелкунчике знакомы современной аудитории. В большей

степени — балет-феерия П.И. Чайковского по либретто М. Петипа. В меньшей —

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

66

рождественская сказочная повесть Э.Т.А. Гофмана. Популярность празднично красочного

балета отодвигает на дальний план прозу Гофмана. Не зря же режиссер фильма,

раздосадованный реакцией зрителя, сожалел, что забыл напомнить: его версия «Щелкунчика» в

большей степени опирается на книгу, чем на балет.

Действительно, в глубине картины живет серьезная, я бы сказал недетская, тревога,

сродни тем интонациям, которые слышатся и у Гофмана, в иных своих фантазиях отнюдь не

веселого сказочника, а скорее мрачного мистика. Уже поэтому затруднительно отнести ее

целиком к жанру детской сказки, даже в сравнении с произведением Гофмана.

Хотя атмосфера гофмановской прозы не такая уж благостная, «Щелкунчик» — одна из

самых светлых, самых детских сказок немецкого романтика. Мир ее фантазии, вместе с