Андрей Миронов и Я

«На Петроградской стороне, Большой проспект, дом 75/35, семнадцатого октября в 19 часов состоялось торжественное открытие театра „Театр русской антрепризы имени Андрея Миронова“. В воздух „бросала чепчики“ вся верхушка санкт-петербургского общества. В честь веселого, вдохновенного и на удивление родного всем артиста. Состоялся концерт. А перед началом действия в фойе – галерея портретов Андрея в ролях, аквариум с рыбами, в честь его знака зодиака, где безмятежно плавают его красивые „тезки“. Звонки к началу спектакля прозвучали фрагментами мелодии его песни, затем его вынимающий душу голос в шлягере „Падает снег“. Плакали все. По Андрюше. Потому, „что не может быть, что его нет“. В зале присутствовали два мэра города – Анатолий Собчак, предыдущий, и Владимир Яковлев, настоящий, которые с рвением помогли осуществлению этого события. На сцене блистательно выступали В. Ковель, Е. Лебедев, М. Козаков, В. Лановой, Л. Чурсина и много других известных артистов. Мария Владимировна Миронова с царственной осанкой, прекрасная 85-летняя дама, актриса, днем присутствовала при освящении театра отцом Вадимом, а вечером под замирающие звуки сердца, под звонкие хлопки всех присутствующих разрезала голубую ленточку перед входящим в историю Российского театра ее сына Андрея Миронова.

И наконец, Рудольф Фурманов – главный двигатель состоявшегося события. Свойство темперамента – холерик, даже слишком холерик, амплуа – антрепренер, гениальный организатор, друг (он проработал с Андреем двадцать лет). Что бы мы делали без таких, как он? Как выражается Мария Миронова: «Смотрели бы шалаш в Разливе».

Через год после смерти Андрея Фурманова посещает рыцарская и конструктивная мысль, и он создает труппу с названием «Театр русской антрепризы» имени Андрея Миронова. Но нет помещения, на культуру отпущено 0,3 процента бюджета, театры, библиотеки и другие очаги культуры закрываются и находятся в состоянии «мерзости запустения».

В санкт-петербургском архиве Фурманов откапывает документы, в которых удостоверяется, что дом на Большом проспекте до революции принадлежал деду Андрея. И отважный антрепренер на девять лет отправляется в «крестовый поход» сражаться за свою мечту.

Театр родился, и наконец-то у него появилась крыша – в добрый час!»

Эта заметка была напечатана сразу по приезде в Москву мной в Париже, в газете «Русская мысль». Но мы с Марьей пока в Петербурге. Городской сумасшедший Фурманов предоставил нам машину, и вот мы несемся с Марьей в Павловск. Она знает, что это ее последняя поездка. В Павловске оказался выходной день, но перед нами открылись двери, и мы в полном одиночестве с экскурсоводом Наташей проскользили по волшебным залам этого дворца.

Следующий день – Царское Село. К ней подходят люди, ее узнают все музейные работники. Кто-то ей целует руки, она резко их отдергивает и говорит: «Я же не священник!»

А вот на скамье сидит Пушкин, возле которого Андрей когда-то читал его стихи, взлетая в вихре желтых листьев.

– У вас есть какая-то семейная тайна, – говорит Марье одна тетка. – У вас только один сын? А дочери нет?

– Нет, только сын.

– А это кто с вами стоит рядом? Посмотрите, как похожа.

Марья смотрит на меня и заключает:

– Характер только другой!

«Слава богу», – думаю я.

Поздно вечером я ложусь спать на свою половину в белом халате, гостиничном, чтобы она меня не жучила, что я голая проститутка. Заснула. Просыпаюсь от какого-то странного звука, от громкого скреба. Тихонько подглядываю – где Марья? Она лежит на своей половине, возле нее горит настольная лампочка, и, выдвинув ящик из тумбочки, она скребет по его дну и незаметно подглядывает: как я буду реагировать?

– Мария Владимировна, что вы делаете? – говорю я, сдерживая гомерический хохот.

– Лампочку не могу выключить, – с беззащитными нотами в голосе говорит она.

– Таня! – вспоминает она, стоя на ступеньках Исаакия. – Здесь, на этих ступенях, мы с Менакером, Лидией Руслановой и Гаркави отмечали десятилетие нашей свадьбы. Накрыли белую скатерть из «Астории» и все остальное! Как я люблю этот город!

Приехала с гастролей из Израиля. Еле жива, но держится.

– Все города мира ничто рядом с Иерусалимом! Мне там устроили 85 лет! Ходила по розам, взошла на Голгофу, Господи, с моими-то ногами!

Привезла мне со святого места золотую мадонну на золотой цепочке, а себе – керамического, покрытого синей глазурью еврейчика, с огромными черными очами, со скрипкой в руках – шагаловский романтический персонаж.

– Это мой любимый еврейчик! – говорит Марья и сажает его рядом с собой в «книгах». – Это индивидуальная работа! Вы знаете, сколько он стоит? Состояние! Но когда я его увидела, не могла не купить! – И смотрит на него прямо со сладострастием.

Пауза.

– Вот, Таня, – говорит она скорбно, – проходят годы, а вместо них приходят мысли и люто меня терзают: какая я плохая мать… жена… Саше со мной было очень трудно… бабушка…