Андрей Платонов, Георгий Иванов и другие…

Тут скорее вспомнишь купание Гуидо Ансельми из «8 ¹/₂». Толстому и безнадежно взрослому Федерико Феллини страстно хотелось, чтобы ему, как меленькому, подтёрли попку и нежными сильными руками матери усадили в тёплую бадью детства. Италия – край почти неприкрытой тоски по матриархату. И вдруг опять же из «8!4» – Ансельми, седлающий каких-то баб и угрожающий им, ползающим на четвереньках, многохвостой плёткой. Эдакий половой доминатор (у Мастроянни очень смешно выходит!). Ну, тут, я вам доложу, просто опухнешь от ассоциаций! Это что ж получается, типа «… и интимные отношения с вашей матерью!»… так что ли? Вот ещё к итальянской бесхарактерности только эдипова комплекса не хватало!

В своих «эротических» рисунках Феллини проговаривает не только трюизмы вечно-мужской озабоченности, но и некую специфическую латинскую правду… правду позднего, перезрелого латинства.

В фильме «Рим» есть такой эпизод: в ночном открытом ресторанчике полупьяный (весёлый!) американец уверяет, что поселился в Риме единственно потому, что Рим – идеальный город для наблюдения конца света. Удивительная интуиция, сокровенная поэзия большого художника, не только знающего свою собственную ватность, но ощущающего всеобщую вату истратившего себя великого мира, – мира, сохранившего потрясающий «культуризм» былых времён: виллу Адриана, замок св. Ангела, купол Санта Мария дель Фиоре, «Давида» и капеллу Медичи, – всё-всё, что бессмысленно перечислять, потому что нет возможности исчислить, сохранившего недосягаемые шедевры и уже не способного создать что-либо соразмерное, бессильного досягать.

В том же «Риме» Феллини с камерой увязывается за идущей домой Анной Маньяни. Ну, вот оно… встреча с гениальной актрисой, момент истины, возможность катарсиса!

Голос Феллини за кадром говорит, что Маньяни могла бы быть символом Рима.

– Кто я…? – оборачивается Маньяни.

– Рима, представшего волчицей и весталкой…

– Чего-чего?.. – улыбается Анна.

– … аристократкой и оборванкой, мрачной шутихой… – я могу продолжать до утра!.. – голос Феллини.

Но, улыбнувшись прямо в камеру, Анна произносит:

– Федерико, иди спать!

– Можно задать тебе вопрос? – голос Феллини.

– Нет, я тебе не доверяю! Чао!.. – и Маньяни с доброй улыбкой исчезает за закрытой дверью.

Как говорил ему его собственный вялый пенис: “Che stanchezza!”… «Какое утомление!» Или, точнее: «Как я устал!..». Великая, величайшая из всех актрис, когда-либо встававших перед кинокамерой, Маньяни не почерпает в великом, но ватном гиганте Феллини надежды на творческое оплодотворение. Ни в нём не почерпает, ни в самой жизни, ни в вечном городе, в котором живёт. И Феллини серьёзно говорит об этом правду. Ту же самую правду – “Che stanchezza!”, – которую шутливо проговаривает и в своём ироническом «эротическом» рисунке.