Андрей Синявский: герой своего времени?

Удалившись от центра Парижа, Синявский, однако, не мог дистанцироваться от безудержных споров русских эмигрантов-литераторов, которые так или иначе вторгались в его частный мир. Вместо того, чтобы мирно погрузиться в свое писательство, он оказался в центре враждующих фракций. Литература, вместо того чтобы отдалиться от политики в сферу чистого искусства, часто становилась инструментом в жарких политических дебатах, в которые он волей-неволей был вовлечен. По словам Д. Фангера, который в 1986 году писал о русских эмигрантах третьей волны,

нет ничего более чуждого российскому опыту, чем свобода. Бывшие диссиденты поспешили создать на Западе новое гетто и поделить его на зоны. Нередко их стычки напоминают словесный джихад [Fanger 1986: 1321].

«Зоны», о которых идет речь у Фангера[160], – это сложившиеся вокруг эмигрантских журналов группировки, по которым распределилось большинство авторов, включая Синявского. Для них эти издания обеспечивали возможность публиковаться. Желание Синявского публиковаться свободно и неограниченно, казалось, сбылось: он стал одним из учредителей нового журнала «Континент», основанного в 1974 году парижским эмигрантом В. Е. Максимовым. Название журнала иронически комментирует ситуацию в русской диаспоре: в первой редакционной колонке Максимов объяснял, что заголовок «Континент» должен был выразить широту стремлений, желание (достаточно амбициозное) объединить не только нации, но и целые континенты. Об этом благородном стремлении свидетельствуют имена членов редколлегии первого номера, среди которых помимо Синявского были такие заметные имена, как М. Джилас, Э. Ионеско, А. Д. Сахаров, а А. И. Солженицын открывает номер своим «Словом к журналу». Сам Синявский здесь впервые официально выступает как Терц. Такое счастливое положение дел, однако, длилось недолго. Уже в следующем номере Солженицын спорит с Сахаровым из-за того, что тот раскритиковал его «Письмо вождям Советского Союза» [Scammell 1984: 870][161].

К 1975 году Синявский в «Континенте» уже не участвует[162]. Причиной ухода стала неопубликованная Максимовым статья Синявского «Открытое письмо», ответ на «первые публицистические шаги на Западе» Солженицына. Будучи одним из основателей «Континента», Синявский, естественно, отправил свою статью в «свой» журнал, но поучил отказ. Не приняла материал и «Русская мысль». «Открытое письмо» вышло в свет только в 1991 году в собственном журнале Синявских «Синтаксис», [Синявский 1991: 159–162]. Из «Примечания» Марьи Васильевны к этой публикации ясно, что Синявские восприняли отказ Максимова как желание сохранить хорошие отношения с Солженицыным, который уже тогда оказывал сильнейшее влияние на эмигрантские круги [Glad 1993: 162].

Конфликту между Солженицыным и Синявским суждено было стать главной характерной чертой третьей волны русской эмиграции. Граница пролегла между эмигрантами более консервативных (Солженицын) и более либеральных (Синявский) взглядов. Вражда между ними растет довольно быстро. Слова о соперничестве и зависти не произнесены, но подозрение в них остается, и это постепенно портит отношения, которые и без того не были идеальными[163]. Слава и известность пришла к обоим в середине 1960-х годов («Суд идет» и «Фантастические повести» Терца в переводе вышли на Западе, соответственно, в 1960 и 1967 году; о Солженицыне узнают после публикации в Москве «Одного дня Ивана Денисовича» в 1962 году), но именно процесс Синявского и Даниэля 1965 года стал самым громким событием десятилетия, дав толчок к диссидентскому движению и озвучив его идеи[164]. Первые признаки разлада двух писателей были напрямую связаны с этим процессом. Показательно в этом плане отсутствие подписи Солженицына под протестным письмом 62 московских литераторов в защиту Синявского и Даниэля, которое было направлено XXIII съезду КПСС. Еще более поразительной была аргументация Солженицыным своей позиции: он не одобрял «писателей, алчущих славы за рубежом»[165]. Ирония в том, что сам Солженицын «отправлял свои работы на Запад, по крайней мере, из предосторожности» [Scammell 1984: 556–557][166]. Подобные намеки встречаем и почти двадцать лет спустя, когда Солженицын говорит о тех, кто десятилетиями жил во лжи, зарабатывал на жизнь и существовал в полной гармонии с тем государством, которое они сейчас отвергают [Солженицын 1983: 152].