Андрей Смирнов

выброшен пустотный демон, стремительно вспухает и разрушается, превращаясь в рой обломков, кружащихся между многочисленными мирами Сальбравы.

— Это не тот способ, который я помню, — сказал четвертый.

— И не тот, который помню я, — откликнулся шестой.

— Но и этот неплох.

— На мой вкус, слишком грубый.

— Это все из-за вашей подсказки, — процедил седьмой. — Он услышал ее и использовал в

своих целях. И как мы теперь можем быть уверены, что это именно он, а не кто-то другой?

— Мне кажется, он был слишком занят, чтобы кого-то слышать… — Виновато промямлил

пятый.

— Он бог. У него множество обликов и тел. Одной своей частью он мог сражаться, другой

— слышать нас, третьей — заниматься другими делами в иных мирах, а четвертой — отвечать на

молитвы демонов и смертных. Вы глупцы.

Семеро хранителей Гхадаби смотрели, как теневые ветра проникают на средние уровни

замка (верхние в ходе битвы были разрушены полностью), соединяются и обретают форму

немолодого темноволосого человека — с белой кожей, тронутой гниением, с темными

прожилками вен, с губами, искривленными злой усмешкой. Несколько видоизменений — кхаду…

кадет… теневой демон… многоголовая змея… и снова человек. Человек огляделся по сторонам и

стал спускаться вниз. Он мог бы стать потоком теней и добраться до нижних уровней очень

быстро, но он не торопился. Кажется, он пытался что-то вспомнить — и не мог, и это беспокоило

его. Тени танцевали вокруг него — неразличимые во тьме для обычного взгляда, но вполне явные

для того, кто мог видеть в темноте. Ядовитая аура, окружавшая человека, сделалась столь плотной

и концентрированной, что ему не приходилось открывать двери — они истлевали, когда пришелец

подходил к ним. Задержись он на каком-либо месте надолго, вероятно, аура прожгла бы дыру

даже в каменном полу, но он, хотя и не спешил, не останавливался.

— Поздно беспокоиться, тот ли это, кого мы ждали, или кто-то другой, принявший его

облик, — заметил третий. — Сейчас он придет сюда и все в любом случае закончится.

— Не закончится, а только начнется, — возразил седьмой. — Мы его тени, мы — те части

его божественной души, которые он почел нужным на время удалить от себя. Знания и память,

цели и желания, замыслы и предчувствия… и даже сама память о Гхадаби и о том, что он от чего-

то избавлялся. Все здесь, в нас, и все обретет смысл, если он — действительно тот, кого мы ждали.

Но из-за пятого я уже не уверен в этом.

— Я сделал то, что был должен. — Сказал пятый. — Я не чувствовал запрета. Может быть,

он предвидел, что может ошибиться и сделал меня специально, чтобы я его уберег? Во всяком

случае, мое желание сказать то, что я сказал, было слишком сильно, и ни седьмой, и ни кто-либо

другой из вас мне не указ.

— Ты безответственен и глуп, — ответил седьмой. — Нечего оправдывать свою

болтливость тайными намерениями господина.

— Хватит спорить, — вмешался первый. — Третий прав: совсем скоро мы будем знать

точно — ошиблись ли мы или действовали верно.

Остальные, даже седьмой, молча согласились с его словами. Более семеро хранителей

Гхадаби не произнесли ни слова. Паря над бассейном, наполненным жгучим ядом, с помощью

мистического видения они наблюдали, как спускается на нижние уровни замка Темный Князь,

принявший облик смертного человека.

Глава первая

К северу от Ильсильвара, за Гирским Проливом, лежат два крупных острова: Эн-Тике и

Гоураш. Гоураш известен своими медными и серебряными рудниками, а Эн-Тике —

воинственным и непокорным населением. Со времен распада Империи Порядка энтикейцы не

переставали беспокоить берега Ильсильвара и Вайшерские острова, нередко заплывали в

Выплаканное Море, а иногда — отправлялись еще дальше на север, к Сальгердским островам,

чтобы пограбить таких же морских разбойников, какими были и сами. Ильсильвар неоднократно

покорял Эн-Тике, но стоило армии южан покинуть остров, как население устраивало бунт,

вырезало гарнизон и коллаборационистов, и принималось за старое. В конце концов Ильсильвар

изменил политику и, оставив попытки покорить Эн-Тике силой, стал покупать верность

энтикейских кланов и приглашать на службу их дружины. Это оказалось удачным решением,

потому что хотя Эн-Тике и расцвел, золото изменило сердца энтикейцев, прежде всецело

принадлежавших Ульвару, Богу Гнева. Пиратских набегов становилось все меньше, на побережье

Эн-Тике росли города, и узкие северные корабли, прежде перевозившие только бойцов, все чаще

стали использоваться для перевозки товаров. Делькорн, некогда выбранный королем вольными

людьми на тинге, объявил о том, что отныне верховная власть станет передаваться по наследству.

Случился бунт, но слишком многое к тому времени успело измениться на Эн-Тике, и в кровавой

гражданской войне Делькорну сопутствовал успех. Отвергавшие чужих королей, энтикейцы в

конце концов покорились своему собственному, и новый порядок вещей закрепился на острове.

Потомки Делькорна заключали браки с герцогскими семьями Лавгура, Браша и Маука, в

результате чего трон Эн-Тике стали занимать короли, в жилах которых ильсильварской крови

текло больше, чем энтикейской.