Андрей Смирнов

темные альвы. Нельзя допустить, чтобы эта раса возродилась, ибо возрождение ее будет означать

гибель человечества и, может быть, еще многих других народов. Не надо уговаривать меня, Зерем.

Ты дурной соблазнитель. Ты туп и жесток, и я хорошо знаю тебе цену. Но даже и твоя звериная

жестокость — не такое уж большое зло, по крайней мере, до тех пор, пока в мире существуют

лжецы и негодяи вроде Мъяонеля или Леонардо.

«О, ты даже не подозреваешь о том, на что в действительности способен их извращенный

ум,   мой   святой   друг,   —   думал,   слушая   Келесайна,   Лорд   Зерем.   —   Как-то   раз   я   гостил   в

Преисподней, во дворце Баалхэаверда. Там был Мастер Леонардо и за обедом он рассказал нам

превеселую историю. Узнав, что ты пытаешься в Клэреше, своем родном мире, создать некое

идеальное   общество,   Мастер   Леонардо   весьма   заинтересовался   этим.   Когда   ты   стал   сжигать

чернокнижников, Леонардо, развлекаясь, начал метить своими печатями совершенно невинных

людей. Обнаружив метку, ты, естественно, тут же волок «чернокнижника» на костер. На твоих

руках не меньше невинной крови, чем на моих, о Лорд Келесайн. Ну и посмеялись же мы тогда во

дворце Баалхэаверда!»

Вслух же Зерем сказал:

—  Так   или   иначе,   но   если   ты   согласен   со   мной,   нам   следует   придумать,   как   застать

Мъяонеля врасплох.

Сказал Келесайн:

— У меня нет на этот счет никаких идей.

Сказал Зерем:

— А у меня есть одна мысль. Я слышал, что с помощью некоего магического инструмента,

называемого Зеркалом Судьбы ты можешь видеть, как прядутся нити времени. Загляни в прошлое

Мъяонеля,   и   посмотри,   нет   ли   там   чего-либо,   что   укажет   нам,   как   действовать.   Возможно,

существуют   какие-то   вещи,   посредством   которых   можно   уничтожить,   изгнать   или   хотя   бы

ограничить его Силу. Возможно, у него есть могущественные враги, которые многое отдали бы за

то, чтобы найти его.

Сказал Келесайн:

—  Не  знаю,  улыбнется ли нам удача, но попробовать стоит.  Приходи через несколько

дней.

По   прошествии   этого   времени   Зерем   посредством   колдовского   зеркала   связался   с

Келесайном   и   спросил   его,   нашел   ли   тот   что-нибудь;   Келесайн   же   сказал:   «Пока   ничего»   и

наскоро попрощался. Зерем подождал еще два или три дня и повторил попытку, однако в ответ

услышал все то же: «Ничего». После седьмого «Ничего» терпение его лопнуло. Подозревая, что

Келесайн отыскал некое могущественное оружие, секретом которого не желает делиться, Зерем

без   приглашения   прибыл   в   Грозовую   Цитадель   и   не   уходил   от   ворот   до   тех   пор,   пока

раздраженный хозяин наконец не впустил его.

Когда они остались одни, в восьмой раз повторил свой вопрос Повелитель Бестий.

— Глупец, — сказал ему Келесайн. — Ты сам — лжец и оттого всех подозреваешь во лжи.

Я не отыскал в прошлом Мъяонеля ничего, что могло бы помочь нам. Я смог проследить его путь

до той поры, как он стал Обладающим Силой, но не нашел ни значительных поражений, ни каких-

либо явных уязвимых мест. У него есть несколько могущественных врагов, однако обращаться к

ним   бесполезно,   ибо   они   знают   о   Мъяонеле   еще   меньше   нашего.   Например,   Йархланга,

Повелителя Падали, одного из Лордов Темных Земель, Мъяонель сначала подчинил себе, а потом,

не иначе, как по какому-то капризу, освободил от оков своей воли. Полагаю, Йархланг мог бы

стать нашим союзником в новой войне, но я бы погнушался таким союзником, да и пользы от него

будет   немного.   Немногим   отличаются   от   Йархланга   и   другие   враги   Мъяонеля.   Увы,   Зерем,

неудачливой оказалась твоя идея.

Но сказал Повелитель Бестий:

—  Если   мы   не   можем   действовать   силой,   надлежит   обратится   к   хитрости.   Говоря   об

уязвимых   местах,   я   вовсе   не   имел   в   виду   только   лишь   какие-нибудь   предметы   или   Лордов,

которые знают о Мъяонеле нечто тайное. Уязвимым местом может быть и привязанность. Нет ли у

Мъяонеля чего-либо такого, что он ценит более всего на свете, что отнимает у него разум и может

заставить забыть о всяческой осторожности?

Некоторое время размышлял Келесайн, а потом сказал так:

—  Мне  кажется,  что нет.  Его  душа  холодна;  выбирая  свои привязанности,  друзей  или

женщин, он относится к ним так, как будто бы в любое мгновение может потерять их. В этом нет

ничего странного: если он — ван, как он сам утверждает, то он должен помнить зарю мира и

бесконечно долгие времена, последовавшие за тем. Ничего удивительного, что он научился терять.

Удивительно, что он вовсе не разучился любить.

Сказал Зерем:

— Ты говоришь так, будто бы, вникнув в прошлое Мъяонеля, перестал считать его своим

врагом.

Сказал Келесайн:

— Я никогда не считал его врагом, ибо у меня вовсе нет врагов. Есть существа, от которых

Сущее должно быть избавлено — и я один из немногих, кто вполне понимает и покорно несет это

бремя. Изучая прошлое Мъяонеля, я пришел к мысли, что прежде — до того, как стать Лордом —

он был не так уж плох. Как ван, он не был лучше или хуже любого другого живущего. Однако с