Андрей Смирнов

в   избытке   имевшихся   в   храмовой   библиотеке.   Впрочем,   она   не   выросла   бесчувственной   или

надменной — напротив, не имея той защитной оболочки, которая нарастает со временем вокруг

сердца всякого человека, вынужденного жить в мире, где жестокость мешается с состраданием, а

благородство — с бесчестием, она была как нежный цветок, выращенный в теплице. Нежная,

ранимая,   мечтательная,   она   могла   расплакаться   над   книгой   с   несчастливой   развязкой,   или

пожалеть крыс и мышей, которых время от времени травили храмовые жрецы: крысы водились в

подвалах храма в великом множестве и ежедневно совершали набеги на кладовые; в библиотеке

они также погрызли немало книг.

Если   так   она   относилась   к   крысам,   исконным   врагам   человеческого   рода,   то   что   же

говорить о людях? Талиана редко покидала храм: люди в окрестных деревушках пугали ее, хотя

она никогда и никому не признавалась в этом, даже себе самой. Поселяне казались ей грубыми,

циничными, невежественными, их жены и дочери — завистливыми, глупыми, скучными. Однако

она всегда приходила в негодование, когда читала в книгах о том, как дворяне помыкали ими и

бесцеремонно распоряжались их судьбой и даже жизнью.   Право сильного  она презирала, слова

благородная  или   высшая   кровь,   вызывали   у   нее   лишь   насмешку.   Одного   из   любимых   своих

поэтов, писавшего возвышенные стихи о Подвиге и рыцарской Чести, она яростно возненавидела

вскоре после того, как узнала, что он, будучи владельцем значительных территорий, как-то в один

день приказал повесить два десятка крестьян, промышлявших в его лесах браконьерством.

Так,   проводя   больше   времени   в   библиотеке,   чем   на   свежем   воздухе,   как-то   раз   она

наткнулась   в   одном   из   нижних   книгохранилищ   на   книги,   составленные   еретиками   и

вероотступниками — к сиим произведениям в храме допускались лишь немногие даже из числа

монахов   и   подвижников,   потому   что   велик   был   яд,   содержащийся   в   этих   книгах.   Но   сестре

Келесайна никто не посмел чинить препятствия. Однако чистота души не спасла ее от книжного

яда, потому что ересь, содержащуюся в тех фолиантах, она принимала за истину, а красивая ложь

нравилась ей больше, чем скучная правда. Так она ознакомилась с сочинениями чернокнижников

о   начале   мира:   по   их   писаниям   выходило,   что   мир   был   сотворен   теми,   кого   впоследствии

обитатели небес заточили в преисподнюю, и заперли там, потому что единолично желали обладать

всей властью над Сущим. Сказания о благородных служителях Света изрядно к тому времени

успели наскучить Талиане и теперь новые герои похищали ее сердце и заполняли воображение —

их одежды всегда были черны, а лица исполнены печали. Их облагораживала тень неизбежного

поражения   —   ведь   тот,   кто   погибает   без   надежды   и   без   цели,   но   сохраняет   гордость   и   не

испытывает   страха,   невольно   вызывает   к   себе   сочувствие   и   уважение.   Победителей   же   она

возненавидела. Так ее мир перевернулся — тьма стала светом, а свет тьмой. Прочие хроники

былых   событий,   хранившиеся   в   других   частях   библиотеки,   она   теперь   называла   “книгами

победителей”   и,   читая   их,   мысленно  подвергала   строгой  цензуре:   ведь   победители   неизбежно

приукрашивают собственные деяния, а на побежденных врагов своих нещадно клевещут.

С  храмовыми жрецами Талиана  вступала  в  долгие  диспуты  и  изводила  их каверзными

вопросами, убедительно ответить на которые не способен ни один из живущих, потому что не

существует в этом мире зла, которого нельзя было бы представить добром, или добра, которого

нельзя   было   бы   обратить   ко   злу.   Но   жрецы   пытались   отвечать   на   эти   вопросы   и   неизбежно

попадали впросак, а  Талиана торжествовала.  Неоднократно она была  вызываема к настоятелю

храма, и имела с ним долгие беседы, которые неизбежно заканчивались просьбой оставить чтение

еретических   книг,   но   просьбы   эти   и   советы   не   имели   никакого   действия,   да   и   лечение   той

духовной   болезни,   которой   заразилась   Талиана,   нельзя   было   осуществить   так   просто.   Что   до

Келесайна, то он знал о новых увлечениях своей сестры, но оставлял их без внимания, полагая

девичьими выдумками и безвредными мечтами, которые со временем пройдут, не оставив следа.

Он ошибался.

Как-то он взял ее с собой на бал в столицу и представил королевскому двору. Бал длился

всю ночь, придворные спорили о том, кому из них танцевать с Талианой, и кое-кто из-за этого

даже был вызван на дуэль. Как было уже сказано, Талиана обладала незаурядной красотой; что же

касается ее происхождения, то оно, по меньшей мере, равнялось королевскому — единокровная

сестра мессии имела в своих жилах кровь наиблагороднейшую из возможных. Первым в числе ее

ухажеров был один из королевских сыновей, и девушка поначалу была к нему благосклонна, ведь