Андрей Смирнов

том, что когда-то все они были людьми.

Талиане понравилось жить в замке Вороньего Лорда. Он притягивал ее, как притягивает к

себе все темное и таинственное. Ее привлекали непонятные блестящие вещи, которыми полнились

замковые комнаты. Ей забавляла огромная металлическая конструкция, установленная неподалеку

от   замка   и   чем-то   напоминавшая   боевую   башню   —   правда,   боевую   башню   весьма   странных

очертаний. Кроме того, ей нравилось подходить к самому краю Острова и заглядывать вниз, туда,

где была одна пустота и бездонная тьма, высветленная лишь мирами, что следовали по своим

невидимым путям, поднимались из хаоса и, соприкасаясь, проникали друг сквозь друга. Но более

всего на Вороньем Острове и в высоком черном замке Талиане нравился сам Лорд Гасхааль.

Гасхааль позволял ей любить себя и думать, что испытывает к ней схожие чувства. Он

никогда не говорил девушке о том, что давным-давно обменял все свои душевные слабости на

Силу, и перестал быть уязвимым, а ведь любовь — высшая в числе слабостей, к которым склонно

сердце, и наибольшая прореха в броне его.

Меж   тем,   на   Вороний   Остров   пришел   наконец   Лорд   Келесайн.   Гасхааль   принял   его

любезно и предложил поужинать, но Келесайн сделал вид, будто и не слышал этих любезностей.

—  Где моя сестра? — Спросил он голосом в тысячу раз более холодным, чем поцелуй

Ледяной   Королевы.   —   Предупреждаю,   если   ее   здоровью   или   чести   был   нанесен   хоть   какой-

нибудь урон, ты горько пожалеешь о том, что вообще родился на свет.

—  Вряд ли я пожалею о чем-либо подобном, — ответствовал Гасхааль, — потому что я

никогда не рождался, а на свет я появился совершенно иным образом. Я принадлежу к тому же

народу,   что   и   твой   знакомый,   Тарнааль,   Ангел-Страж,   и   жил   в   оболочке   духа   прежде,   чем

приобрел плотскую оболочку. Однако по твоему лицу я вижу, что тебя сейчас не очень-то волнует

история   моего   происхождения.   Предлагаю   обсудить   эту   историю   в   какой-нибудь   другой   раз.

Относительно же твоей сестры скажу лишь, что я не чинил ей никаких обид и в мыслях не держал

как-либо препятствовать ей, буде она захочет покинуть мои владения, однако желания ее были

иными, и я не мог отказать ей в гостеприимстве. В истинности моих слов ты сможешь сей же час

убедиться сам, поскольку я не имею ни малейшего желания препятствовать вашему свиданию —

напротив, я желаю, чтобы ты как можно скорее удостоверился в ее благополучии и оставил свой

воинственный тон.

Келесайн увиделся с сестрой и имел с ней долгую беседу. Он уговаривал ее как можно

скорее покинуть замок Гасхааля и расписывал ужасы и жестокости, которые тот творил с людьми,

стоявшими у него на пути, или даже просто так, ради забавы, но Талиана не верила ни одному его

слову.   Она   требовала   доказательств,   а   когда   он   предоставлял   их,   утверждала,   что   все   они

неубедительны.   Она   доподлинно   знала   о   Гасхаале   так   мало,   что   заранее   отвергала   любое

обвинение в его адрес. Бесчинства, о которых повествовал ей Келесайн, казались ей всего лишь

нелепыми сказками.

— Какой смысл, — спрашивала она, — могущественному магу описанным тобою образом

поступать с теми, кто не сделал ему ничего дурного? Жестокость происходит от невежества и

страха,   а   чего   бояться   Обладающему   Силой?   Еще   меньше   можно   заподозрить   Гасхааля   в

невежестве.   Он,   возможно,   умнейший   из   людей   и   бессмертных,   с   которыми   я   когда-либо

беседовала, и очень тонкий знаток душ. Он так точно чувствует чужое настроение, так полно

умеет сопереживать, что мне кажется немыслимым, чтобы он захотел причинить кому-нибудь

боль — ведь ему самому будет больнее, чем его жертве. Брат мой, завистники оболгали его перед

тобой, и он невиновен во всех преступлениях, которые ему приписывают.

И увидел Келесайн, что велика ее любовь, и ничем невозможно переубедить ее, да и стоит

ли переубеждать, и открывать глаза на горькую правду? И, покинув сестру, снова отыскал он

Гасхааля.

— Убедился ли ты, что я не солгал тебе? — С любезной улыбкой спросил его Повелитель

Ворон. — Нашел ли ты свою сестру пребывающей в счастии и радости, или же она — жертва,

томящаяся в глубочайших подземельях моего замка, а я сам — главный палач ее?

—  Будь верным последнее, — сказал Келесайн, — твой замок уже был бы превращен в

дымящиеся руины. Однако я вижу, что ты нашел ловкий способ уберечься от моего гнева.

— Но не от мести прочих могучих воителей, жаждущих покарать меня за смерть одного

глупого звездочета и еще за пару-тройку подобных нелепых историй. Когда вы назначали день

осады моего замка? Тогда, когда более-менее постигните магию Эссенлера и отхватите от стихий

этого мира кусок пожирнее?

— Осады не будет, — тяжело сказал Келесайн. — В том даю тебе мое слово.

— Так же я желал бы, чтоб мне не чинили препятствий в исследованиях волшбы нового

мира.

— Не много ли ты просишь, Вороний Лорд?

—  Не много, и я не прошу, а извещаю тебя о своих... интересах. Или, может быть, ты