Андрей Смирнов

сгустков, перемещавшихся над моей головой. Пробежка по Мосту откладывалась почти на двое

суток. Возможно, я должен сказать спасибо Фрембергу Либергхаму за то, что он не дал мне пойти

на поводу у этой книжонки — и памяти Шальги Кермельта — но я не чувствовал благодарности.

Я вообще давно ничего не чувствовал, кроме усталости. К черту Фремберга. К черту их всех…

Я не ел и не пил уже несколько суток, но об этом вряд ли стоило беспокоиться — мое тело

и без того представляло собой, по сути, ходячий разлагающийся труп. Я медленно, но верно

подходил к последней границе, за которой связь между душами разрывается, Холок остается на

земле, Шэ распадается, Тэннак исчезает в породивших его стихиях, а Келат опускается вниз, во

владения Князя Мертвых, чтобы очиститься от памяти и затем, спустя века, вновь вознестись

наверх и соединиться там с зачатками душ еще не рожденного младенца…

Может, я бы и сдался, и не стал бы возражать против такой перспективы — в конце

концов, все мы крутимся в колесе перерождений — но я слишком хорошо знал, что мне светит,

если я перейду порог между жизнью и смертью. Каждый раз, когда я вспоминал о Ночной Тени,

мир, уже готовый раствориться в тумане Мне-Все-Равно, мгновенно приобретал ясность. Тот

ужас, который я испытывал при воспоминании о Тени — вот, пожалуй, единственное, что двигало

меня вперед все это время, позволяло совершать подлости и убийства, не останавливаться не

перед чем, лишь бы избежать слияния с ней… Я не перекладываю вину за то, что сделал, на Тень, я всего лишь рассказываю о своих мотивах. Страх — странная штука. Кого-то он подстегивает, переплавляясь в волю и ярость, кого-то обессиливает и сводит с ума. Всю жизнь я боялся быть

слабым. Теперь, сидя на вершине Мирового Столба и перебирая в уме все свои преступления, я

почти жалел о том, что страх не разрушил меня, но стал силой, позволившей мне пройти весь этот

путь до конца… Почти жалел — потому что я лишь думал о том, как все неправильно

повернулось, но никакого раскаянья не испытывал. Заглядывая в себя, я видел: мне не жаль никого

из тех, чьи жизнь я забрал. Умом жаль — но и только. Сердцу все равно. Да будь иначе, я бы и не

смог всего этого сделать, сломался бы где-нибудь по пути. Это сила?.. Нет, просто бесчувствие. Я

чудовище? Да, наверное. По людским законам точно — да. Но как быть чудовищу в мире людей?

Все знают, как поступать с чудовищами: их ловят, сажают в тюрьмы, казнят, иногда —

расправляются еще до следствия и суда… Все понятно и правильно, так и должно быть. Но как

быть, если чудовище — ты сам? Если, обращаясь к себе, ты видишь лишь тьму, и эта тьма тем

гуще, чем глубже ты в себя заглядываешь?..

Нет, мне не жаль этих людей. Я убил бы вдвое больше, лишь бы избежать объятий Ночной

Тени. Я знаю это, я говорил себе это уже тысячу раз. Но кажется, я никак не могу примириться с

самим собой. Должен быть какой-то смысл, какая-то цельность — даже во тьме. Я выбрал тьму

давным-давно — может быть, еще тогда, когда учился у ваги. Но что-то мучает меня, не дает

успокоиться. Это не раскаянье, не сожаление, нет. Отсутствие цельности. Я слишком часто

сравниваю себя с нормальным человеком, слишком часто предаюсь рефлексии. Пора бы уже

бросить эту привычку. Действие, энергия — вот что является признаком жизни, признаком бытия.

Только действие. Мысль бесплодна.

Я откорректировал некоторые заклинания, поддерживающие тело в работоспособном

состоянии. Сигналы, свидетельствующие о голоде и жажде, я заглушил давно, вместе со

способностью чувствовать запах и вкус. Вдыхать аромат собственной разлагающейся плоти я не

имел ни малейшего желания. Нужно было сохранить кровеносную систему и мышцы, и именно их

я и поддерживал чарами. О состоянии костей пока можно не беспокоиться — они начнут

приходить в негодность еще нескоро. Нервная система постепенно выходила из строя, я по мере

надобности заменял ее плетениями Тэннака, но особенных усилий на это не тратил. Лишняя

чувствительность ни к чему. Сознание принадлежит Келату, а не серому веществу под черепной

коробкой. Мозг выполняет роль посланца, принимающего указы Келата и передающего их

Холоку, но эту же роль можно поручить и заклинательной системе, доводящей сигналы напрямую.

Ничего хорошего из этой магической вивисекции выйти не может, но я не собираюсь жить с этим

телом долгие годы. Мой путь — путь человека — подходит к финалу. Завтра начнется новая

жизнь. Я надеюсь, что тяга к темному волшебству, которую когда-то пробудил в мне вага,

обретет-таки наконец свою завершенность. Совсем не исключено, что причина смутного

ощущения, которое беспокоит меня и которое я называю «отсутствием цельности», заключается в

том, что мое место не здесь, не на земле, а где-то гораздо ниже — в Сеигбалаокхе или в

Лекойтбалаокхгарбе, там, где среди скал из черного хрусталя скользят тени-ветра, и кадёты ведут

беседы о волшебстве на языках, что ведомы только мертвым…

129

В этом безвременье мы провели… Вечность. Минуту. Может быть, час. Я не сразу понял, что изменилось. Показалось, что я оглох. Секундой позже понял, что нет: всего лишь стихли