Андрей Соболь: творческая биография

Все ж люблю я тебя. Видя муки твои,
Наполняется сердце слезами,
Рвусь к тебе — и готов свою душу отдать,
Из груди вырвать сердце кусками.
Чтоб ты мог хоть на миг, на мгновенье одно,
Раз покойно, свободно вздохнуть,
Чтоб ты мог все забыть, цепи рабства порвать,
Чтоб твоя успокоилась грудь.

В этом стихотворении можно усмотреть своеобразную перекличку с Х. Н. Бяликом и его произведениями о погроме («Да, погиб мой народ…», «Над бойней», «Сказание о погроме»). Но А. Соболя отличает юношеский эгоцентризм. Если Х. Н. Бялик прежде всего рисует ужасающую картину резни и образ автора проявляется в стихотворениях имплицитно, то в стихотворении Соболя лирическое «Я» оказывается в центре повествования, автор прежде всего манифестирует свою позицию.

Однако при всей сионистской направленности тематики стихотворений А. Соболя, все они выдержаны в русле русской литературной традиции. И даже образ народа у А. Соболя чрезвычайно напоминает некрасовский. Сюжетные линии и образные ряды этих стихотворений весьма характерны для формирующейся национальной поэзии, осваивающей идею национальной и гражданской свободы¹⁹. Если же говорить о формальных, стилевых особенностях, то следует признать, что сионистские стихотворения А. Соболя — характерный пример поэзии палестинофилов, и в целом еврейских поэтов, пытающихся писать о своем народе в рамках русской литературы и неизбежно сталкивающихся с проблемой «обрусения» еврейской темы в своих попытках «вытянуть собственную песню, используя образный арсенал русской поэзии»²⁰.

Звезда Сиона не долго хранила поэта. Из-за своей активной агитационной деятельности А. Соболь уже давно находился под пристальным вниманием полиции, и потому лишь случайной встречи и разговора с арестованным бундовцем Берком Берштейном хватило для того, чтобы получить основания для обыска в квартире А. Соболя и его товарищей. На квартире были обнаружены четыре новых револьвера, около пачки патронов и много нелегальной литературы, в результате 1 января 1906 года А. Соболь был взят под стражу и обвинен в причастности к антиправительственному заговору²¹. Так начался каторжный путь будущего писателя и новая страница творческой биографии поэта.

Стихотворения А. Соболя, написанные в Александровском централе, в Горном Зерентуе, в баргузинской ссылке, продолжают традиции тюремной лирики в русской поэзии, заложенные еще декабристами и подхваченные народовольцами. Мы не можем доподлинно утверждать, был ли знаком А. Соболь с творчеством поэтов-народовольцев (С. Морозов, В. Фигнер, П. Якубович и др.), но их внутреннее, духовное родство, особенно ярко проявившееся в тюремных стихотворениях поэта, несомненно. Внешние обстоятельства жизни тюремных узников не балуют разнообразием и потому в их творчестве неизбежно звучат и «звон кандальный», и «цепи бряцание, голос спросонок, порою и вздох» (А. Соболь «Слышу я голос твой…»), и описания тюрем словно продолжают друг друга, создавая единый образ застенка:

Решетки, бойницы… Об стены тюрьмы
Волна ударяет бессонная…
Здесь, в царстве безмолвия, страха и тьмы…

П. Якубович «В думах о Шлиссельбурге», 1901 ²²

По-прежнему стены безмолвны, молчат,
И стража стоит у порога.

А. Соболь «По-прежнему стены…», 1907–1908

Однако при всей близости внешних обстоятельств и порожденных ими мыслей и чувств о прошлом и настоящем, два поколения политических узников существенно расходятся во взглядах на ближайшее будущее. Если для тюремной лирики 70–90-х годов XIX века характерна минорная тональность — лирический герой ощущает себя необходимой жертвой, брошенной на алтарь свободы, прихода которой он никогда не увидит (П. Якубович «Senilia», «Поздняя радость»), то в произведениях поколения 1900–1910 гг. все настойчивей звучит мысль о скором освобождении и о деятельном участии в приближении этого часа: