Андрей Столяров

Я оборачиваюсь: обводка Портала горит багровым огнем. Женщина, которая с девочкой, всем телом колотится о непроницаемую мембрану.

Доносится издевательски вежливый голос:

— Здравствуйте! Мы рады вас видеть!.. Я — робот Си-Три… Извините, пожалуйста, у вас нет визы, мы не можем вас пропустить…

Двое солдат подхватывают женщину под руки и волокут в сторону, чтобы освободить проход.

Она кричит:

— Подлецы!.. Мерзавцы!.. Возьмите нас!.. Помогите, люди!.. Нас всех здесь убьют!..

Вместо голоса у нее — дикий кошачий визг.

— Уберите эту идиотку к чертям!.. — рычит полковник Круглов.

Картинка вдруг начинает разваливаться на фрагменты. Раздается громкий, тупой удар, словно с размаху влепили громадным молотом по земле. Затем — еще один и еще. Часть бетонного ограждения — слева, метрах в пятидесяти от ворот — вспучивается, разламывается на куски, напором из­вне опрокидываются еще две-три смежные секции, и людская гро­мокипящая лава стремительно извергается к нам, внутрь. Я вижу, как пы­таются перестроиться бойцы ОМО­На напротив ворот, но не успе­вают — человеческая волна отбрасывает и поглощает их; вижу, как беззвучно выкрикивает ко­манды полковник Круглов, выхва­тывает пистолет, стреляет в воз­дух, тут же падает, смятый той же волной. Все как бы бесится и подпрыгивает: Сара и лейте­нант Ходаков бесцеремонно оттесняют меня назад, стреляют они не поверх голов, а в землю, под ноги, короткими аккуратными очередями, именно эти острые земляные фонтанчики сдер­жи­вают перед нами накат толпы. И все равно через мгнове­ние их обо­их куда-то сносит, волна ударяет сбоку, они исчезают, но к тому вре­мени я уже оказываюсь за сферой защитного поля — я ведь единственный человек на Земле, которому, чтобы его пе­ре­сечь, не нужен специальный Портал. Изнутри поле почти про­зрачно, я вижу, как в конвульсивном безумии бьются о него че­ловеческие тела, как колотят в него палки и кулаки, как рас­плю­щиваются притиснутые к нему, искореженные ненавистью фи­зи­о­номии. Я вижу, как деловито проталкивается вперед па­рень в пятнистом комбинезоне, вскидывает автомат и выпускает по мне длинную очередь. Я даже не пытаюсь отшатнуться от нее или упасть: пули мелкими плазменными хризантемами вспыхи­вают на защитном поле и тут же гаснут. Я воспринимаю их лишь кра­ем сознания, потому что одновременно, не знаю как, вижу сквозь них нечто совершенно иное: пятерых раскоряченных, точно оран­гу­та­ны, людей, их светящиеся красным глаза, их още­рен­ные клы­ка­с­тые рты, брызжущие слюной, — они надвигаются, они жут­ко воз­буждены в предвкушении жертвы, а еще один человек, рас­пластанный, лежит на земле: голова его вывернута, пальцы скре­бут твердый дерн, он уми­рает, из-под него выползает тем­ная лужица крови… Я чувствую, что это где-то неподалеку, где-то вон там, примерно в том на­правлении. Это, как стрелку ком­паса, притягивает меня. А еще я чувствую ошеломляющий страх, от кото­рого слабеет и оседает все тело. Он залепляет мне нос, уши, глаза. Он затопляет мозг, он костлявыми пальцами сдав­ливает мне сердце. Надо спасаться, надо опрометью бе­жать от него, но бежать некуда — вокруг те же самые, дергающиеся от возбуждения орангутаны. Сейчас они будут рвать меня на куски…

И даже не это главное.

Главное — понимание, которое возникает у меня в следующую секунду.

Понимание, пронзаю­щее меня с головы до ног: весь этот ужас я вижу глазами Лизетты…

32

Положение ухудшалось уже не с каждым днем, а фактически с каждым часом. Даже контакт с арконцами (с иным разумом!), даже глобальная экономическая депрессия отходили куда-то на периферию. На первый план, затмевая все остальное, выдвигались совер­шенно иные проблемы. Начала деформироваться вся система меж­дународных балансов, с громадным трудом смонтированная за по­следние десятилетия. Она, надо сказать, и рань­ше еле-еле дер­жалась, что продемонстрировали, на­пример, рос­сий­ские дей­ст­вия по присоединению Крыма. Здесь западные стра­ны попали в собственную ловушку: поспешно и громогласно осудив данную акцию, они не могли отступить, не потеряв при этом политического лица. Им оставалось лишь будировать миф о «рос­сийской угрозе», чем в основном занимались крикливые при­балтийские лимитрофы. Сюжет развивался в жанре трагико­медии: сначала нарисовали портрет хищного монстра, гото­вого всех сожрать, а потом сами же до лошадиного пота испуга­лись его. Последовали санкции с обеих сторон, последовали резкие политические заявления. В результате отношения Европы с Рос­сией зашли в тупик, что, замечу, не помешало европейским кон­цер­нам покупать российские нефть и газ.

Теперь все это казалось детскими играми.

Те­кущая реаль­ность словно взбесилась и начала пожирать самое себя.