Андрей Столяров

Это у них обычная пикировка. Сара официально находится здесь в качестве охранника-наблюдателя от ООН. Лейтенант Ходаков исполняет аналогичные обязанности со своей стороны. Одновременно Сара — офицер ЦРУ, чего она не скрывает, а Хода­ков, хоть и носит обычную армейскую форму, но тоже не очень-то и скрывает, что в действительности он из ГРУ. В общем, заботятся обо мне изо всех сил. Еще бы, единственный человек на Земле, имеющий пря­мые контакты с арконцами. Интересно, кто из них в конце концов пристрелит меня, чтобы не отдать ценную пешку «политическому противнику»? Кстати, вчера ночью я поинтересовался у Сары: приходит ли она ко мне по желанию или по долгу службы? Что это у нее — чувство или кон­кретный приказ? И Сара, пожав плечами, ответила, что одно другому не противоречит. Охотно верю. Ее могли прикомандировать ко мне именно потому, что у нас сложились такие неформальные отношения. Другое дело — сложились ли они сами собой или Сара намеренно спровоцировала эту выгодную для служебного продвижения близость?

В конце концов не все ли равно.

Я вижу, что проблесковые маячки на автобусах вплотную приблизились к ограждению. Вокруг них по обыкновению нарастает истошный вой голосов.

Он просто ужасен.

Так могут выть в тоске голодные демоны.

Давит на перепонки ушей, вгрызается в мозг.

— Готовы? — кричит в рацию полковник Круглов. И машет караульному у ворот. — Открывай!..

Стальные створки медленно расползаются. Протискивается в просвет угловатая, как у ящера, морда бронетранспортера. Еще пара минут, и оба автобуса оказываются в Чи­стилище. За ними, отбиваясь от многорукой и многоногой тол­пы, уминая ее, как тесто, отступают бойцы ОМОНа. Створки ворот смыкаются. Массивные их листы подрагивают от ударов кула­ков, палок, кам­ней. Вой снаружи становится невыносимым. Сквозь него едва различа­ется доклад капитана, командующего конвоем: «Перед самым мос­том… Сволочи!.. Протаранили грузовиком… Принял ре­шение отсечь хвостовые ма­ши­ны, иначе тормознули бы всех… Половина подразделения… Надо бы выручать»… И ответное взрыкивание полковника Круглова: «Кого я туда пошлю? Где взять людей?»…

Сами автобусы выглядят так, словно их выволокли с поля боя. Передние стекла выбиты, боковые под стать им — ощерились сколами неровных зубов. По всему корпусу разбросаны вмятины, а у переднего, справа — еще и шелушащиеся волдыри ожога, видимо от бутылки с горючей смесью. Соответственно выглядят и мигранты: перепуганные, тревожно оглядывающиеся по сторонам, полуобморочные, прижимающие к себе детей. Может быть, это и к лучшему. В таком состоянии они безропотно исполняют все распоряжения, отдаваемые полковником: «Оставить вещи! (Некоторые с чемоданчиками или сумками, а ведь много раз всем втолковывали: вещи с собой не брать.) Выстроиться в цепочку!.. Проходить по команде, когда будет разрешено!»…

Сержант отодвигает секцию, перегораживающую дорогу в Портал.

— По команде!.. По моему знаку… По одному!.. По одному!.. — гаркает он.

Полковник Круглов поворачивается ко мне:

— А через час у нас по графику — грузовой вертолет. Еще восемьдесят человек. Как полагаете, со стороны арконцев задержки не будет?

— Если по графику — вряд ли, — говорю я. — Импульс для каждой нуль-переброски накапливается независимо от других. Тут важно, чтобы был свободный канал…

— Ну, будем надеяться, — бурчит полковник. И вдруг резко дергается, одновременно хватаясь за кобуру. — Стой, Митин!.. Стой!.. Куда?.. Стой, приказываю! Буду стрелять!

Я вижу, что сержант, который отодвигал секцию, бросив автомат, как игрушку, огромными скачками несется к Порталу. Бежать ему всего метров двадцать, крик полковника лишь подстегивает его — он что есть силы отталкивается от земли и прыгает головой впе­ред, точно в воду. Отчаянный, невозможный прыжок длиной в полсекунды из смерти в жизнь. Мне почему-то вспоминается Андрон Лавенков, скребущий пальцами по песку. Однако Портал, обозначенный ярко-синей овальной рамкой, как раз в эту секунду внезапно переключается, меняет свой цвет, стано­вится интенсивно-баг­ровым, словно по обводам его хлынула кровь. Это означает, что данного мигранта арконцы не принимают. Тело ударяется в твердь защитного поля, его отбрасывает назад, сержант падает на спину и, види­мо, потеряв сознание, судорожно, как умирающее животное, подергивает конечностями.

— Убрать!.. На гауптвахту его!.. — ревет полковник. — За старшего — Волинчук! Принимай команду!.. Волинчук, трах-тибидох! Слышал приказ?!

Двое бойцов подхватывают сержанта и довольно бережно, аккуратно тащат его к казармам. Сержант приходит в себя, мотает головой, кое-как перебирает ногами, пытаясь нащупать ими корку земли.

— Дурак, вот дурак!.. — бормочет полковник Круглов. Нажимает на кнопку рации и негромко, но так, что слышно по всей Зоне ожидания, говорит: — Еще раз напоминаю. Самовольное оставление службы квалифицируется как дезертирство. В условиях чрезвычайного положения наказывается вплоть до рас­стрела. Всем всё понятно?

Молчание.

— Неужели действительно расстреляют? — шепотом спрашиваю я.

Полковник Круглов отпускает кнопку вещания: