Андрей Столяров

«Ад» — это наша рабочая терминология. Зону ожидания и от­бора мигрантов мы называем «Чистилищем». Купол, соответст­венно, «Рай»: туда сочится жиденький ручеек избранных, то есть получивших визу на Терру, а сна­ружи, за ограждением дей­ствительно — ад: десятки тысяч лю­дей, жаждущих счастья. Кри­вые горбы палаток, брезент, кое-как растянутый на шестах, та­кие же кривые, наспех сколоченные сортиры, площадки для по­левых кухонь, клопиные гнезда приткнутых друг к другу машин, где тоже, скрючившись в три погибели, но живут. И — грязь, грязь, грязь, чавкающая под ногами, и дым, дым, дым от костров, на кото­рых готовят еду, и — вонь, вонь, вонь, густым облаком вздымающаяся над стойбищем: если ветер поворачивает в нашу сторону, то хоть противогаз надевай, и гомон, не­скончаемый го­мон от взвинченных, раздра­жен­ных, отчаянных, полных злобы и нена­висти го­лосов. Так — на два километра, практически до окраин Бельска, который тоже забит мигрантами по самое не могу. Не­делю назад это стойбище пытались в оче­редной раз рассеять, приполз десяток фур­гонов, из них высы­пался ОМОН в пугающей, монструозной экипировке, сомкнулись цепью щиты, заорал громкоговоритель, приказывающий ра­зой­тись, но куда там — все тут же было смято и поглощено се­рым водоворотом толпы. Пара фур­гонов до сих пор лежит на боку, теперь в них тоже живут…

В общем, я эти опасения разделяю. Если «Ад» вздуется, как кипящее молоко, и хлынет сюда, то не спасется никто.

Правда, сейчас у нас другие заботы. Полковник что-то хрипит в рацию — голосом, содранным за последние дни до раскаленного, звукового нутра. Поворачивает ко мне лицо, налитое кровью:

— Опять новость!.. Ввели, оказывается, для конвоев режим радиомолчания!.. Пока, значит, вплотную не подойдут… И что? Все равно два автобуса отсекли, застряли на подходе к мосту… А мне что прикажете делать? — Он полон ярости, он готов размолотить все вокруг себя в мусорную щепу. — Запроси Виллема: примут они внеочередной конвой?

Вот и для меня дело нашлось. Я связываюсь с Куполом по сотовому телефону. Проще было бы, разумеется, через экстрасенсорный канал, но наличие такого канала — мой персональный секрет. Я вовсе не собираюсь его выдавать. Виллем уже в курсе и отвечает, что этот конвой он принять готов. Сорвалась одна из азиатских отправок, есть полный импульс, канал переброски будет свободен еще полчаса.

— Уложитесь в полчаса?

— Уложимся, мать его так! — хрипит полковник Круглов. И снова в рацию: — Веди, Пендюков, веди!.. Прошу, умоляю, поторопись!..

Из казарм выбегают и сосредотачиваются солдаты. Первый и второй взводы, согласно диспозиции, по бокам от ворот, третий, прикрытый щитами, — прямо напротив них, это на случай прорыва.

Командует ими почему-то Костенко.

— А где Лымарь? — спрашиваю я.

Полковник по-волчьи вздергивает губу:

— Ушел Лымарь… Еще ночью ушел… И двух караульных — трах-тибидох! — с собой прихватил… Расстрелять его мало, трах-тибидох!..

Вот уж от кого я, честно признаюсь, не ожидал. Лымарь, лейтенант, из сверхсрочников, двадцать лет в армии, семейный, двое сыновей, дочь, все — тоже служат, спокойный, неторопливый, кажется, надежно прирос корнями к земле, и — вот тебе раз!

Действительно, трах-тибидох!

На кого ж тогда положиться можно?

На кого? На кого?

Разве что на самого коменданта Круглова. Да и то, видимо, до определенной степени. Прошлый комендант, например, Котляренков, женат, двое детей, ушел на Терру ровно через три дня после своего назначения. Странно, что Портал его пропустил. Военнослужащих стар­ших офи­цер­ских званий арконцы, как правило, не приветствуют. Так что полковнику Круглову проскочить туда не удастся. К тому же, как мне иро­нически сообщил Ходаков, ему, то есть коменданту Круглову, обещано присвоить звание ге­не­рала сразу после окончания эвакуации. Морковку такую повесили. Хотя, конечно, это с какой стороны посмотреть.

Напряжение между тем нарастает.

— Что-то не видно твоих автобусов, — нейтральным тоном говорит Сара у меня за спиной.

— Сейчас подойдут, — таким же нейтральным тоном отвечает ей Ходаков.

— А сказал — у ворот, — замечает Сара.

— В целях дезориентации политического противника, — усмехается Ходаков.