Андрогин

– Olla! Какие суровые ограничения на сравнения, вы только на него посмотрите! Я не сравнивала. Я просто применила известное всем образованным людям логическое правило, именуемое «лезвием Оккама». Это правило гласит: не нужно умножать сущности без необходимости. Мир одинаково хорошо обходится как без фантастических песиголовцев, так и без ваших фантастических святых, которые будто бы на горе Афон сидят, молчат и ждут озарения. И, походя, отбрасывают процесс научного познания. Что полезного делают для людей сии святые? Чем помогают в продвижении человечества к благоденствию, свободе, равенству и братству? А вот наука, к примеру, облегчает людям жизнь, борется с болезнями, освобождает мир от темных суеверий.

– Это не святые плохи, это я столь убог разумом, что не могу вам толком объяснить, – сдался Григорий.

– Как вы любите самоунижение! – Констанца смотрела на него почти с презрением.

– Сокрушенное сердце – это такое сердце, которое не заросло терниями забот жизненных, всегда готовое получить и правду, и милость Божью, – повторил он недавно сказанное Лейле.

– Какая чепуха! Если вы будете продолжать в том же духе, Григорий, я разлюблю вас! – Румянец залил не только лицо, но и лебединую шею и роскошные плечи Констанцы. Вороная грива ее волос, освобожденная от заколок и гребней, казалось, вот-вот взлетит и захлопает двумя черными крыльями.

– А разве вы меня любите? – удивился Сковорода. Про себя он заметил, что впервые видит, чтобы молодая женщина так беспредельно краснела.

– Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. – Констанца приблизилась к нему. Сквозь одежду он ощутил горячую дрожь ее тела. – Я не куртизанка и не безнравственная гетера, как вы себе фантазируете… Молчите!

– Но… – попытался возразить «природный человек».

– Молчите, говорю вам! – Слабое возражение было решительно пресечено. – Я соблюдаю нравственные принципы, принятые в кругах свободных людей. Я не изменяю своему мужу с мужчинами. Отдавать же почести Венере с красивыми женщинами, а равно позволять мужчинам целовать свое тело в хорошем обществе не считается ни грехом, ни изменой. Я не изменяю мужу, хотя он уже два года не разделяет со мной ложе и не возражал бы, если бы я завела себе любовника. Или даже целую стаю любовников. Ему было бы так удобнее. Но у меня имеются нравственные принципы.

– У вас, кроме принципов, есть амурная бестия.

– Да. – Крылышки калабрийского носика Констанцы затрепетали, словно паруса пиратской шлюпки перед атакой. – У меня есть Лидия. Я люблю ее прекрасное тело таким манером, каким мне захочется. Такими способами, каких никогда не подскажет и не покажет вам убогое воображение поповского воспитанника. Я люблю Лидию. Она – мое «живое серебро», мое тайное сокровище венерической мощи. Она ртуть, а я – сера. Мы сливаемся с ней в пламенную целостность, как эти два элемента сливаются в реторте алхимика, образуя Философский Меркурий. Но я могу полюбить и вас, Григорий. Могу, не смотрите на меня так! Могу! Но только не тогда, когда вы бормочете что-то ханжеское об «сокрушенном сердце» и «озарении». Вам абсолютно не идет философия червя. Я вижу в вас природный потенциал героя. Потенциал народного трибуна. Потенциал Публиколы, Брута и Демосфена[83]. Ваш лидер Orlyk сегодня нуждается в таких людях, как вы. Близится решающее время общеевропейской битвы за свободу. Все народы, от западного океана и до восточных степей вашей родины, восстанут против тиранов, мракобесов и обскурантов. Или вы безразличны к судьбе вашей Отчизны?

– Не безразличен, совсем нет. Но существует высшая Отчизна в чертогах Отца Небесного.

– Прочь с глаз моих! – прошипела Констанца, указывая рукой на дверь. – Вы меня разочаровали.

– Прошу, Бога ради, простить меня, убогого, – грустно улыбнулся Григорий. – Простите также за то, что не смогу сегодня вернуть вам сие платье…

– Во-о-он!

В этом гневном крике Сковороде вдруг послышалось что-то знакомое. «Такими же воплями гнал меня из Львова демон, обитавший в теле юноши!» – вспомнил он. Григорий отвесил разъяренной женщине низкий поклон и твердым шагом покинул апартаменты супругов Тома.

«Лидия – ртуть, а я сера!» – вспомнил он слова Констанцы. В книгах, с которых он начал свое постижение мира, сера твердо ассоциировалась с адом и его хозяином. Дьяволом.

Карта Таро с рогатой мордой и скованными рабами похоти.

Выходя из дома на улицу Отцов Тринитариев, Сковорода произнес Иисусову молитву и трижды перекрестился.

Карпаты, август, наши дни

Павел Вигилярный уже давно не путешествовал по горам и вскоре понял, что решительно не успевает за старшим братом. Ему выпало нести в рюкзаке воду, пакет с бутербродами и один из канделябров. Груз не выглядел критическим, однако на пятом километре ходьбы горными тропами его спина под рюкзаком взмокла, а в коленях и голенях поселилась навязчивая боль.

– Далеко еще? – поинтересовался Павел, когда начал отставать.

– Не близко. Устал?

– Да, есть немного.