— У меня нет полной картины.
Он помолчал, выдерживая паузу.
— Я бы посоветовал вашему другу перед тем, как пойти к невесте, выпить стакан настойки китайского щавеля. И все будет в порядке. Настойку можно приобрести у моего фармацевта. Великолепная вещь, между нами говоря.
Петру показалось оскорбительным, что лекарь отнесся к тому, что стало мукой его жизни, столь легкомысленно и даже фривольно.
— Убежит!
— Тогда пусть запрет двери и не выпускает из спальной.
— В окно выпрыгнет!
В голосе Петра звучала странная убежденность.
— Ну, не знаю… Мистифицируете вы меня, что ли, сударь?
— А что бы сделали вы… на месте моего друга?
Петр попытался поймать взгляд лекаря, но не сумел.
— Я, милостивый государь, поступил бы очень просто. Я не женился бы на этой даме.
Петр порывисто встал, отсчитал ассигнации, положил их на инкрустированный изумрудами столик и откланялся.
Он ехал в карете назад в Москву, раздвинув шторку, глядел на ночное небо, на звезды, представлял лицо Зизи, каким он впервые увидел его на балу, и повторял застрявшие в голове строки, совпадающие с толчками кареты:
Он вспомнил, как Зизи сказала, что счастлива. И он тоже, он тоже, возвращаясь в Москву, был бесконечно счастлив. Он любил…
Молва утверждает, что решительный разговор князя Петра Долгорукова с баронессой Зизи Крюгер произошел на гулянье в Дорогомилове. Петр прогуливался под руку с матерью, Зизи — с отцом. Оба держали в руках модные зонтики, так как накрапывал мелкий дождик.
Молодые люди оставили своих стариков под этими зонтиками беседовать о погоде, а сами скрылись в липовой аллее. Дождь охлаждал их не в меру разгоряченные головы. Петр долго не знал, с чего начать. Зизи ему не помогала.
— Надеюсь, вы еще не сосватаны?
— Еще нет, Питер. Но отец настаивает.
— Если вашего отца интересуют деньги, то у меня их гораздо больше. И приданого не надо.
— Питер, я вам уже объясняла. Разница в том…
— Не продолжайте, Зизи. Я помню каждое ваше слово. Я вас еще… воспламеняю?
— О, да!
— Зизи, я согласен. Если нам с вами суждено лишь одно мгновенье счастья, пусть оно будет.
Зизи горячо сжала Петру руку и шепнула, наклонившись к самому его уху, — так, что от ее дыхания взметнулись его легкие светлые волосы.
— Как мне страшно, Питер! И как я рада! Сегодня после десяти в обсерватории. Отец в последнее время стал за мною очень следить. Боится, наверное, потерять деньги. О, Питер! Я буду как настоящая свободная женщина, а не как местная клуша, годная только под венец.
— Зизи!
Петр вскричал таким отчаянным голосом, что она в испуге разжала руку и отскочила в сторону.
— Что случилось, Питер?
— Вы меня с ума сведёте! Я же просил вас, умолял! Вы не желаете меня понять. Я хочу на вас жениться. Хотите, будет два обряда — православный и католический? Вы ведь католичка?
— Я католичка, но моя кровь ничему этому не подчиняется. Она древнее. Я из рода неистовых Азров. Я иудейка, мавританка, испанка, русская. Во мне столько всяких кровей, Питер, даже страшно! И она жгучая, горячая, она делает со мной, что хочет!
— Вот и убегайте, если вашей крови этого захочется, сумасбродка вы этакая! Но у нас все же будет миг счастья.
— Миг счастья? Вы мне обещаете, Питер?
— Обещаю, Зизи.
— Я согласна, Питер. Я выйду за вас замуж, но тайно, хорошо? Ужасно не хочется, чтобы все об этом судачили, в особенности, если…
Петр поморщился, да делать было нечего. Он решился на все.
— Поцелуемся, Питер? Тут так прекрасно пахнут липы!
Петр дрогнул, но опомнился и твердым голосом сказал, что не сейчас, не здесь. Ему хочется религиозного освящения, потому что то, что с ним случилось, представляется ему чудом. Божьим даром. Он и не надеялся никогда…
Зизи все же кинулась к нему. Он обнял ее и долго не отпускал. Кто-то шел по аллее. Они разомкнули руки. Обоих пошатывало.
— Когда?
От волнения у Зизи почти пропал голос.
— Давайте послезавтра. Постараюсь найти священника и ксендза. Зизи, вы меня?..
— О, да, Питер, да! А вы?
Петр только рукой махнул.
— Ах, Питер, как мне горько, что я из этого злосчастного рода!
— Не горюйте, Зизи. Может, оттого-то вы мне и понравились.
Они присоединились к родителям, мирно беседующим у фонтана. Родители представляли пару довольно живописную — горбоносый, стройный, яркоглазый барон и вся в белом, нежная и румяная княгиня. Они все еще обсуждали неустойчивую летнюю погоду в обеих столицах. И впрямь — дождик кончился, выглянуло солнце и стало сильно припекать.
Петр метнул в сторону Зизи взгляд, которого не знали за ним ни друзья, ни родители, ни временные подруги, усадил порозовевшую и помолодевшую мать в карету, уселся сам, и они покатили в Козицкий. Мать оживленно обсуждала встречу с Крюгерами, впечатление от барона, от Зизи, смеялась совсем молодо и тормошила своего Петеньку. Тот отвечал невпопад, так как не слышал ни слова.