Анелька

Иногда он выходил на крыльцо и, засунув руки в карманы, запрокинув голову, всматривался в горизонт, словно ожидая, что оттуда надвинутся ожидаемые события. Но события запаздывали, а пока на помещичьих полях торчала реденькая рожь да тут и там чернели полосы незасеянной земли. В такие минуты пана Яна молнией пронзала мысль, что в будущем у него уже нет опоры. И он возвращался к себе в кабинет и часами шагал из угла в угол, а половицы скрипели под ногами.

Кто знает, не впервые ли в жизни пан Ян был так задумчив и встревожен? Он переживал тяжелое время. Сегодня, завтра, самое позднее - через неделю должен был решиться вопрос о сервитутах. Несколько месяцев тому назад крестьяне как будто соглашались отказаться от своих прав на лес и взять взамен по три морга земли на каждый двор. Если они подпишут договор, он продаст лес, получит остальные десять тысяч и уладит самые неотложные дела. Но если мужики заартачатся, придется продать имение. А потом что?..

Этот возможный оборот дела, грозивший им полным разорением, угнетал помещика. Он пал духом, утратил обычную самоуверенность и даже охоту выезжать из дому. Ходили слухи, будто крестьяне передумали и намерены потребовать за лес больше трех моргов на каждый двор, а не то и вовсе сорвать переговоры. Это ужасало пана Яна.

Он принадлежал к числу людей, которые непременно хотят, чтобы все шло в лад с их желаниями, но сами для этого даже пальцем не шевельнут. Уговорившись с крестьянами насчет трех моргов, пан Ян твердо уверовал, что с сервитутами все уладилось. Поэтому он продал лес, истратил задаток и делом этим больше не занимался, не допуская и мысли, что могут возникнуть какие-либо препятствия. Убедив себя, что в день святого Яна договор с крестьянами будет подписан, он откладывал все до этого срока.

Когда Шмуль сообщил ему, что крестьяне поговаривают о четырех моргах, пан Ян почувствовал, как пошатнулось многоэтажное здание его надежд. Им овладела тревога; но он настолько привык предоставлять всему идти своим чередом и ему так не хотелось расставаться со своими иллюзиями, что он не решался даже проверить эту весть, а тем более попробовать уладить дело, насколько это было в его силах.

Пан Ян отмахивался от неумолимой действительности, бежал от нее, пока она его не настигала.

"Может, это сплетни? - думал он. - Надо бы спросить у мужиков... Нет!.. Не то они, чего доброго, решат, что я готов пойти на уступки..."

На самом деле помещик просто боялся узнать горькую истину. Если бы ему сегодня же стало известно, что переговоры с мужиками кончатся ничем, развеялись бы его мечты, связанные с продажей леса. А пребывая в неизвестности, он может тешиться ими еще неделю, три дня... хотя бы только день!..

Итак, пан Ян никого не расспрашивал, ни с кем не говорил об этом, даже Шмулю не давал заводить речь о сервитутах - и выжидал. Такой образ действий он называл дипломатией и внушал себе, что, если никто не услышит от него ни слова об этом деле, крестьяне не посмеют отречься от прежних условий.

Но то была вовсе не дипломатия, а боязнь взглянуть правде в глаза, боязнь спросить у самого себя, что же предпринять, когда имение за долги пойдет с молотка? Куда девать жену?.. Что может он предложить ей взамен растраченного им приданого, драгоценностей и привычного образа жизни?.. Как примирить ее с мыслью, что, доверив мужу свое состояние, она всего лишилась и уже никогда не поедет лечиться в Варшаву?

Время летело быстро. Случалось, помещик просыпался ночью в холодном поту и думал, что, может быть, уже завтра узнает всю правду. Иногда он собирался созвать сход и сам спросить у крестьян, согласны ли они подписать договор? Но мужество быстро покидало его, и он успокаивал себя:

"Будь это еще делом нескольких месяцев... А то все равно не сегодня-завтра они явятся сюда сами. Вдруг я испорчу все своей торопливостью?.."

И он ждал, хотя порой пульс его бился учащенно и сердце трепетало в груди, как раненая птица. Подобных ощущений ему еще никогда не приходилось испытывать.

Если бы он мог заглянуть в будущее, его предостерегли бы могильные кресты. Быть может, он тогда остановился бы, одумался?

Настроение пана Яна, казалось, тяготело над всем домом. Пани Матильда стала еще бледнее. Анелька ходила как в воду опущенная, сама не зная отчего. Батраки один за другим просили расчет и работали спустя рукава. Иные тайком удирали из усадьбы - случалось, и на несколько дней, чтобы подыскать себе новое место. Другие тащили из сараев веревки и разный железный лом, чтобы хоть чем-нибудь попользоваться вместо невыплаченного жалованья. Более дерзкие громко жаловались на плохие харчи.

Вечерами, сойдясь возле своего жилья или овинов, все они открыто толковали о том, что, видно, "песенка помещика спета".

Только кучер Анджей, который десять лет ездил с хозяином, стоял молча, прислонясь к забору, попыхивал своей трубочкой, которая свистела, как птица, и время от времени бурчал:

- Эх, дурачье...

- А что?.. - спрашивал его вечно недовольный гуменщик.