- Целыми возами книги глотает, верите ли, панн! Он частенько заходит ко мне попить чайку и почитать вслух, а как он читает, с каким выражением, без запиночки! Я ему часто говорю: "Вы бы отдохнули, - ведь уже хрипите!" А он: "Рад бы, но (и тут он всегда громко вздыхает)... но некому теперь заменить меня, нет панны Валентины..."
- Ах, перестаньте! Я терпеть не могу комплиментов, к тому же сочиненных тут же на месте! - возмутилась гувернантка.
Тетка обиженно посмотрела на нее.
- Честное слово, - она ударила себя в грудь, - я ничего не сочиняю! Он всякий раз, как встретит меня, спрашивает про вас...
- Он, должно быть, забыл, что я вовсе не красавица...
- А на что вам красота?.. Он преклоняется перед вашим умом! Послушайте, что я вам еще скажу: раз, когда он мне уж очень надоел своими воспоминаниями, я сказала ему прямо: "Женились бы вы на ней, и делу конец, а то все уши нам прожужжали пустыми разговорами". А он в ответ: "Да разве она пойдет за меня?" И лицо у него сделалось такое жалостное, верите ли, пани, что я чуть не расплакалась. Тут меня словно осенило: глянула я ему в глаза, вот как вам сейчас, похлопала по плечу и говорю: "Дорогой мой, хоть вы и не верите в предчувствия, но помяните мои слова: я еще дождусь места у какого-нибудь почтенного ксендза, а вы с ней поженитесь..." Так ему и сказала, моя милая...
- А он что? - спросила панна Валентина.
- Он?.. У него лицо было точь-в-точь, как у вас сейчас...
Панна Валентина вскочила из-за стола.
- Я вижу, вы только о том и думаете, как бы устроиться к ксендзу да людей сватать...
Тетка обняла гувернантку и спросила, заглядывая в ее потупленные глаза:
- А разве я плохо сватаю?.. Разве у меня не легкая рука?.. Плутовка вы, панна Валентина!
В этот момент тетке сообщили, что лошади поданы и вещи ее уже увязаны.
- А где господа? - спросила она. - Мне хотелось бы увидеться с ними и поблагодарить...
- Ясновельможный пан спит, а пани нездорова, - ответил лакей.
Такое пренебрежение глубоко огорчило бедную родственницу. У нее задрожали губы.
- Нечего сказать, хорошо вас родня принимает... - заметила панна Валентина.
- Э, я на них не в обиде! Они господа, а я простая швея. Сами теперь расстроены своими делами, нет у них ни времени, ни средств помогать другим, не до того им!
Она поцеловала красную как кумач панну Валентину и, пройдя через заднее крыльцо во двор, направилась к телеге.
Вдруг навстречу ей из-за угла выскочила Анелька и, схватив ее руку, горячо поцеловала, шепча:
- Я всегда буду вас любить, тетя!..
Та от неожиданности залилась слезами.
- Благослови тебя бог, деточка! - проговорила она. - Ты истинный ангел!..
Но девочка уже убежала, боясь, как бы ее не увидели.
В тот вечер панна Валентина накрошила воробьям двойную порцию хлеба. Убедившись, что поблизости никого нет, она оперлась на подоконник и запела, фальшивя:
Расскажите вы ей, цветы мои,
Как от любви я страдаю...
Относилось ли это к той, которая сватала ученую деву пану Сатурнину? Это так и осталось неизвестным.
Пение, напоминавшее скорее кашель, чем излияния влюбленной души, поразительно не гармонировало с настроением окружающих. Хозяин дома, прежде такой веселый, был печален; самая жизнерадостная из домочадцев, Анелька, тоже грустила: зато та, чьи уста до сих пор раскрывались лишь для резких замечаний да наставлений, пела. Из этого видно, что в мире радость никогда не умирает. Погаснув в одном сердце, она вспыхивает в другом.
Глава шестая
Корчма Шмуля
Было воскресенье. Над дорогой, обычно почти безлюдной, клубилась пыль, поднятая множеством телег и ногами набожных прихожан, шедших домой из костела. Временами нельзя было различить ничего, кроме серого неба да белесого тумана, который поднимался вверх, как дым пожарищ. Когда же пыль относило ветром в сторону, на дороге виден был длинный ряд повозок, телег, пешеходов. Порой на зеленом фоне полей мелькала белая лошадь, или чья-то плахта белела среди темно-коричневых сермяг, или алым пятном горел бабий платок рядом с темно-синим сюртуком. И эта живая цепь все время двигалась. Где вилась она змеей, где была прямая как стрела, а где рассыпалась в беспорядке на отдельные звенья и, наконец, впадала в образовавшийся на дороге затор, как ручей впадает в пруд. В этом месте уже не видно было красок окружающей природы - только желтела солома, серели доски телег да сливались в пеструю массу коричневые сукманы, желтые шляпы, женские платки и юбки ярчайших цветов.
Ветер разносил далеко стук колес, крики мужчин, визгливые голоса женщин, конское ржанье. Толчея эта происходила около большого белого строения с гонтовой крышей. Навес над входом поддерживали четыре довольно массивных столба, суженные кверху и книзу, а посредине - бочкообразные. Это была корчма, которую арендовал Шмуль, и здесь люди подкреплялись на обратном пути из костела.