Ангел + ангел + студент

– Труд детей в нашей стране запрещен, тем более тяжелый.

– А кто говорит про труд? – удивлённо подняла брови Гузель. – Это не труд, это трудовое воспитание. За труд положено платить, а обучение в нашей стране бесплатное.

   Несколько минут девочки полировали тряпками безупречно чистую столешницу, думая каждая о своём. Наконец, подойдя к стулу, на котором лежали вещи, Гузель собрала трусики и платья и, повернувшись к Илоне, тихо сказала:

– Не переживай, это не твоя жизнь. Но пока ты снова не вернулась к своей бабке, я познакомлю тебя с ещё одной моей подругой.

   Налив в тазик воды и растворив немного порошка, Гузель прошла в спальню Таисии, мамы Вовки, взяла из-под кровати пару темных носков и, вернувшись на кухню, замерла от ужаса. Кинувшись к тазику, она дрожащими руками вынула из воды свои джинсы.

– Илька, ну это же элементарно, прежде чем класть вещи в воду, надо проверить карманы.

   Из кармана появилась старая цветная фотография. Вытирая, успевшие намокнуть края, Гузель кусала губы, чтобы не заплакать.

– Извини, Гузька, но это же твои вещи. Лазить по чужим карманам нельзя. Кто это? Твои родители?

   Ничего не ответив, Гузель вошла в комнату, временно служившую им спальней, и спрятала фотографию под подушку. Илона тяжело вздыхала на кухне, стараясь работой загладить вину.

– Ты на папку своего очень похожа, – жалобно глядя на подругу, прошептала она. – Наверное, ищет тебя, переживает. Почему ты не позвонишь ему?

   Гузель медленно опустилась на маленький стульчик, наблюдая, как неумело теребит Илона носки в тазике. Серая пена, собиралась на её руках доходя почти до локтей, но подруга, не замечала, что пижама постепенно становится мокрой и упрямо продолжала постигать основы стирки.

– Маму мою убили, когда я только родилась, а папка… Не знаю. Может знает, но не хочет меня видеть. А может не знает. Вот выберемся из этой кучи приключений, найду его и спрошу.

– А как ты его спросишь? – хитро улыбнулась Илона. – Вот, представь, что я твой папка. – Выпятив вперёд живот, Илона сложила на груди руки и грубо рявкнула: – Здравствуй, дочка!

   Гузель удивлённо уставилась на подругу, затем растерянно опустила глаза. Естественно, она часто, мысленно, проговаривала эту ситуацию и постоянно оставалась недовольна диалогом. Кричать: «Здравствуй, папка!» и вешаться на шею было глупо. Двенадцать лет он не подавал о себе знать, а тут занесло, не знаю каким ветром и … радуйтесь все. Сухо подать руку и представиться: «Здравствуйте, Алим. Я ваша дочь Гузель». Тоже, в общем-то, умного мало.

– Не знаю, Илька. Посмотрю по ситуации. – Гузель тяжело вздохнула и, взяв у Илоны выстиранные носки, опустила их в тазик для полоскания. – Может у него другая семья и на фига ему детдомовская дочка? Тогда просто посмотрю и уйду. Ну а если нет семьи… – Гузель с такой злостью отжала маленькие носки, что ткань, тихо скрипнув, разошлась, образовывая еле заметную дырку. Яростно встряхнув их, продолжила: – Тогда возьму дрын потолще и как заеду по почкам. «Ах ты, разалим твою мать, – скажу. – Где же ты шлялся столько лет, пока твою дочь на детали разбирали».

– Да, не романтик ты, Гузелька.

В двери щёлкнул замок и Гузель напряжённо сжалась. В новом элитном доме звуки казались, словно из другой жизни. Не скрипели половицы, не галдели соседи и даже входной замок, вместо привычного скрежета, как-то мелодично щёлкал. Всё было спокойно и умиротворяюще, но Гузель почему-то боялась этой усыпляющей безмятежности. Она перестала «слышать» опасность. И это напрягало. Вот и сейчас. Максим с Таисией были уже рядом, а она только сейчас услышала их присутствие. Хорошо, что в детском доме слышимость была хорошая. По крайней мере, вредные старшеклассницы её никогда не могли застать врасплох.

– Тая, Тая, – раздражённо повторял Максим, теребя пятернёй отросшие волосы. – Если ты меня не понимаешь, то к кому я могу ещё обратиться? Не можем мы с девчонками долго оставаться здесь. Я тебе благодарен за приют, но нам надо ехать домой. Мама, наверное, с ума сходит. А уж Сонечка точно всю полицию на ноги подняла.

Пройдя на кухню, Максим поставил на стол пакет с продуктами и сел на стул. Выглядывая из-за косяка двери, Гузель рассматривала, как Тая рассовывает по полкам огромного холодильника какие-то незнакомые фрукты, пластиковые бутылки.

– Согласна с тобой, Максим. Только я не уверена, что тебе дадут добраться до лома. Я на сто процентов уверена, что вас ждут именно там и возьмут ещё на подходе. И ни Соня, ни твоя мама даже не узнают, что ты был так близко.

– Хорошо, – согласился Максим. – Но позвонить мне просто необходимо.

– Ладно, но сначала поговорю я. И звонить мы будем из автомата.

Лифт плавно опустился. Створки раздвинулись и Гузель, в очередной раз, облегчённо выдохнула. Даже не знала, что она, оказывается, боится лифтов. Илона удивлённо посмотрела на подругу, но ничего не сказала.

Идти пришлось долго. На соседней улице был единственный в городе, чудом сохранившийся, автомат. При этом он ещё и работал. Наверное, у современного поколения школьников рука не поднималась на этот раритет.