Ангел беЗпечальный

На молочке каша и вправду лучше! Борис Глебович с удовольствием выскреб тарелку и допил остывший уже чай. Салфетки здесь не полагалось, но уж к этому-то он был человек привычный. Вслед за прочими он вышел на улицу и остановился погреться в лучах выглянувшего наконец солнца. Рядом, как всегда чем-то недовольный, Мокий Аксенович ковырял в зубах соломинкой. Заметив Наума, окликнул:

— А ты-то чего, Наум, сюда к нам приперся? — он вопросительно покачал зажатой в зубах соломинкой и хитро прищурился. — Тебе-то скорей в специнтернат надо было или прямо в дом, хи-хи...

— Зачем ты так? — вступился было Борис Глебович, но Наум без всякой обиды в голосе тут же ответил:

— Чтоб не холодно было, — он склонил голову набок и по-детски наивно заглянул в лицо Мокия Аксеновича, провожая блаженным своим взглядом дергающуюся туда-сюда соломинку. Тот отчего-то занервничал, отшвырнул соломинку прочь, резко рубанув ей прежде в воздухе.

— Ты что ж, замерзал в доме-то своем, Наумушка? — участливо спросила вышедшая погреться на солнышке бабка Агафья. — Отопления не было у бедняжки?

Наум промычал что-то неразборчивое и блаженно растянул губы в улыбке.

— Да врет он все! Убога! — со злостью выпалил Мокий Аксенович и, поперхнувшись, закашлялся, покраснел лицом и ткнул пальцем в улыбающегося Наума:

— Врешь! Хата у тебя была двухкомнатная, крупногабаритная, в центре города. Такая стоит… — Мокий Аксенович закатил глаза, подбирая подходящий размер суммы, но, не осилив расчетов, плюнул и обвел присутствующих рукой: — Прорву денег стоит, за такую две новой планировки дадут! Скажете, нет? Ох, хитер Наум!

— Но позвольте, Мокий Аксенович, — вежливо, как прилежная ученица, подняла руку Аделаида Тихомировна, — в чем же хитрость? Его ведь, получается, еще больше, чем нас, обобрали? Такие, с позволения сказать, апартаменты променять на койку, простите, в нашем Сенате? Это уж, извините меня…

— Да никто у него ничего не отбирал, — оборвал ее Мокий Аксенович: — он даже такого договора, как у нас, не имеет: просто пришел и отписал свою квартиру фонду «Счастливая старость», получив на словах, — тут Мокий Аксенович сделал многозначительное выражение лица и вытянул вверх указательный палец, — повторяю: на словах! — обещание места в нашем, как говорится, санатории. Его хоть сегодня можно взашей выгнать, и ни один адвокат — ни Генка Резник, ни какой-нибудь там Гена Падва — и на грамм не сможет помочь, — последние слова Мокий Аксенович сказал нарочито пренебрежительным тоном, давая понять, что он не просто знает этих знаменитых людей, но даже имеет право на некое с ними запанибратство.

— Бедный Наумушка! — всхлипнула бабка Агафья и тронула за руку стоящего рядом Капитона Модестовича: — Вы-то что скажете, умная головушка?

Профессор кхекнул, механически поправил на переносице несуществующие более после неудачного побега очки и ухватил себя за бороду:

— Ну, это, так сказать… — он запнулся, но тут же отыскал в глубине своего академического ума нужные, как ему показалось, слова: — Это, так сказать, прямое нарушение абсолютного права, если точнее — имущественного права собственника, что является недопустимым с точки зрения закона. Более того, обязанность, соответствующая абсолютным правам, всегда состоит в воздержании от совершения действий, ущемляющих абсолютные права…

— Профессор, кончай нести ахинею, — безцеремонно пресек его Мокий Аксенович: — не ровен час, Порфирьев услышит, — он дурашливо приставил руку козырьком ко лбу и обвел глазами пространство окрест.

Капитон Модестович вздрогнул, втянул голову в плечи.

— Охолонись Модестыч, — придержала его бабка Агафья, — нетуть здесь ирода. А ты, Ксеныч, Бога побоись — что попусту академика нашего травишь?

— Ему до академика — как мне до директора фонда, — фыркнул Мокий Аксенович. — Так вот я про Наума докончу, выведу его, как говорится, на чистую воду. Никакой дурак свою жилплощадь просто так отдавать не будет. Ладно — мы, с нами все ясно: обманули, обобрали, причем с помощью передовых гипнотических технологий. А он? Он-то как сюда попал? Нет, не все так просто.

— И в чем же, по-вашему, фишка? — полюбопытствовал Анисим Иванович.

— А в том… — Мокий Аксенович сделал паузу и обвел всех глазами, — в том, что приставлен он к нам, прикинулся дурачком, а сам наблюдает и докладывает куда нужно. Секретный, как говорится, агент.

— Да ты посмотри на него! — не выдержал Борис Глебович. — Какой он секретный агент? Да без него мы тут все перегрызли бы друг друга! Неужели не обратил внимания? Он как улыбнется, так всей нашей ругани конец.

— Во-во! — подхватил Мокий Аксенович. — И я про то! Опять же — гипноз. Говорю: мошенник он!

— Да ну тебя! — махнул рукой Борис Глебович.

— Креста на тебе нет, Ксеныч! — бабка Агафья подошла к Науму и погладила его по плечу. — Он же как дитя — чистенький он!

Безучастный к происходящему Наум смотрел куда-то в пространство: то ли на отдаленные деревья, то ли в небо, которое всегда охотно откликалось на его взгляд и отражалось в его глазах во всей своей полноте.