Ангел беЗпечальный

Борис Глебович испугался, что ненароком высказал свои опасения вслух: уж слишком точно отвечал на них священник; он даже ощупал свои уста, но те были сомкнуты и едва ли размыкались, чтоб огласить его внутренние тревоги. «Да нет, же, — он глубоко вдохнул в себя священный церковный воздух, пропитанный ароматом ладана, теплым дыханием горящих восковых свечей и каким-то совсем уж неведомым таинственным духом старины, вековой и исконной, — нет — просто здесь, в этом доме, возможно все…» Этим он и успокоил свое сердце, которое нет-нет, да и продолжало замирать в ожидании предстоящего…

— Вы боитесь, как бы духовник не переменил о вас хорошего мнения, — продолжал отец Павсикакий, — как бы не стал думать худо, когда вы откроете ему свои слабости и пороки? Не бойтесь этого: духовник сам человек и, быть может, грешен не менее вас — он и по себе знает, на что способны люди. Чем откровеннее вы будете исповедоваться, тем усерднее он, духовник, будет о вас молиться Богу…

Борис Глебович более ничему не удивлялся. И когда священник первым пригласил его к исповеди, он уже не вспомнил про прежние испуги, но решительно шагнул к аналою и склонил голову под приподнятую батюшкой епитрахиль…

Он словно плыл по холодной реке к дальнему берегу… и с каждым новым вдохом все сильнее исполнялся решимости, а с каждым выдохом все более и более освобождал свое естество от накопившегося за долгие годы жизни, казалось бы, неизбывного груза, мертвящего душу и сердце…

Сколько длилась его исповедь? Ему показалось, что лишь несколько мгновений, но уже через минуту после того, как услышал он волшебные слова: «Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, чадо Борис, вся согрешения твоя, и аз, недостойный иерей, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь», — ему вдруг вообразилось, что он простоял у аналоя несколько часов. Он испуганно взглянул на ожидающих своей очереди исповедников, но никто из них не выказывал ни малейшего раздражения. Напротив: старушка, назвавшаяся во время чтения молитв к исповеди Марией, улыбнулась ему, а Василий участливо потрепал по плечу. Борис Глебович взглянул на часы: нет, лишь сорок пять минут пробыл он под батюшкиной епитрахилью… И все же — целых сорок пять минут! Ну и терпение у здешних прихожан! У них, кстати, дело двигалось более споро: что ж, понятно, не первый раз подходят за разрешением грехов. А он… Борис Глебович и впрямь ощущал необыкновенную легкость в теле, мысли были, не в пример прежнему, ясные, а сердце, дивясь на самое себя, стучало спокойно и ровно. «Слава Тебе, Господи!» — прошептал он…

Началась литургия. Хор пел где-то высоко наверху, в самом церковном поднебесье. Борис Глебович вдруг заметил рядом с собой Наума. Тот старательно крестился и кланялся в положенных местах службы. «Это он для меня старается, невежды», — с благодарностью подумал Борис Глебович, усердно повторяя все действия блаженного… После «Отче наш» завеса на Царских вратах закрылась и сверху зазвучали слова молитвы к причащению. Вот-вот должен был наступить еще один важный момент, который Борису Глебовичу предстояло пережить.

— Это самое главное, — шепнул Наум, — слушай молитвы и готовься.

— Спасибо тебе, Наум, — уже второй раз за краткий сегодняшний день поблагодарил блаженного Борис Глебович и неожиданно добавил: — Мой дорогой человек!

Наум сделал вид, что не услышал, а может быть, и впрямь, погруженный в молитву, не услышал: ведь он тоже готовился причащаться и был на исповеди — последним, совсем недолго…

Открылись Царские врата, показался батюшка со святой чашей в руках и со словами: «Со страхом Божиим и верою приступите», — вознес ее вверх…

Началось причащение. Борис Глебович не спешил, наблюдая, как с благоговением принимали в себя Святые Тайны Василий, Мария и прочие прошедшие исповедь. Он немного замешкался и, лишь когда Наум слегка подтолкнул его сзади, скрестил, как делали это все причастники, руки на груди и подошел к святой чаше.

— Причащается раб Божий Борис Честнаго и Святаго Тела и Крови Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа во оставление грехов своих и в жизнь вечную, — нараспев произнес отец Павсикакий и преподал ему в лжице Святые Тайны…

У столика с запивкой его поздравила какая-то незнакомая старушка, и он широко улыбнулся в ответ. Для этого ему не требовалось себя принуждать: он и впрямь ощущал сейчас необыкновенную радость, счастье — эти чувства просто переполняли его. Подошел Наум, и Борис Глебович тут же обнял его.

— Нет-нет, это делать не надо, — отстранился Наум: — сохраняй в себе благодать — это важнее.

После отпуста отец Павсикакий, начав с неизменного: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!» — прочитал проповедь: