Ангел для сестры

— Не является ли задачей вашего комитета разбор ситуаций, которых не бывало прежде?

— Ну да.

— Доктор Берген, по вашему мнению, как эксперта, корректно ли с точки зрения этики то, что Анну Фицджеральд в течение тринадцати лет неоднократно просили отдавать части своего тела?

— Протестую! — выкрикивает моя мать.

Судья поглаживает подбородок:

— Я хочу услышать ответ.

Доктор Берген опять смотрит на меня:

— Честно говоря, я голосовал против того, чтобы Анна отдавала почку сестре, еще до того, как узнал, что она не хочет в этом участвовать. Я не верю, что Кейт переживет трансплантацию, а значит, Анне придется перенести сложную операцию напрасно. Однако до этого момента я считал, что риск процедур для нее невелик в сравнении с той пользой, которую может получить вся семья, а потому поддерживал решения, принятые Фицджеральдами за Анну.

Кэмпбелл изображает, что обдумывает сказанное.

— Доктор Берген, на какой машине вы ездите?

— «Порше».

— Могу поспорить, она вам нравится.

— Нравится, — осторожно подтверждает врач.

— А если я скажу вам, что вы должны отдать свой «порше», прежде чем покинете зал суда, потому что это спасет жизнь судьи Десальво?

— Это чепуха! Вы…

Кэмпбелл наклоняется к нему:

— А если бы у вас не было выбора? Что, если сегодня психиатры просто обязаны были бы делать то, что скажут адвокаты, так как они считают это наиболее выгодным и полезным для других людей?

Доктор округляет глаза:

— Несмотря на драматическую картину, которую вы нам набрасываете, мистер Александер, у доноров существуют базовые права, меры безопасности, вписанные в медицинскую практику, чтобы высшее благо не вкатало в асфальт пионеров, которые помогли его создать. В США накопилась большая и отвратительная история нарушений принципов добровольного согласия, что привело к появлению законов, касающихся экспериментов над людьми. Это защищает нас всех от использования в качестве лабораторных крыс.

— Тогда скажите нам, — говорит Кэмпбелл, — сквозь какие щели в этом законе, черт возьми, умудрилась проскочить Анна Фицджеральд?

Когда мне было всего семь месяцев, наши соседи по кварталу устроили у себя во дворе вечеринку. Она проходила именно так, как вы себе представляете: желе в стаканчиках, груды нарезанного кубиками сыра и танцы на проезжей части под музыку, несущуюся из стереосистемы в чьей-то гостиной. У меня, конечно, нет личных воспоминаний об этом — я была посажена в ходунки, которые производили для младенцев до того, как те начали переворачивать их и разбивать себе головы.

В любом случае я перемещалась в ходунках между столами и смотрела на других детей, так гласит история, и внезапно будто потеряла опору. Улицы в нашем квартале идут под уклон, колеса ходунков вдруг завертелись быстрее, и я уже не могла управиться со своей каталкой. Я с ветерком пролетела мимо взрослых, проскочила под барьером, который установили копы в конце дороги, чтобы закрыть ее для движения транспорта, и понеслась прямо к забитому машинами главному проспекту.

Но тут, откуда ни возьмись, появилась Кейт. Она побежала за мной. Ей как-то удалось схватить меня сзади за рубашонку буквально за миг до того, как я попала бы под колеса «тойоты».

Время от времени кто-нибудь в нашем квартале вспоминает эту историю. Для меня же это время, когда Кейт спасала меня, а не я ее.

Мама получает первую возможность выступить в роли адвоката.

— Доктор Берген, давно ли вы знаете мою семью?

— Я работаю в больнице Провиденса уже десять лет.

— В продолжение этого времени, когда вас знакомили с некоторыми аспектами лечения Кейт, что вы делали?

— Разрабатывал план действий согласно рекомендациям, — отвечает он, — или альтернативный, если это было возможно.

— Занимаясь этим, упоминали ли вы в каком-нибудь пункте своего отчета, что Анна не должна участвовать в лечении?

— Нет.

— Вы когда-нибудь утверждали, что это заметно повредит Анне?

— Нет.

— Или подвергнет ее саму серьезной медицинской опасности?

— Нет.

Может быть, в результате не Кэмпбелл окажется моим рыцарем на белом коне, а мама?

— Доктор Берген, у вас есть дети? — спрашивает она.

Врач поднимает взгляд:

— У меня есть сын. Ему тринадцать.

— Рассматривая различные дела в комитете по этике, вы когда-нибудь ставили себя на место пациентов? Или еще лучше, на место их родителей?

— Ставил, — признается он.

— Если бы вы оказались на моем месте, — продолжает мама, — и комитет по медицинской этике передал бы вам листок бумаги с предписанными действиями, которые спасут жизнь вашему сыну, вы стали бы оспаривать предложенный план… или просто ухватились бы за выпавший вам шанс?

Он не отвечает. Да это и не требуется.