Ангел для сестры

Судья Десальво объявляет второй перерыв. Кэмпбелл говорит, что нужно встать и размять ноги. Поэтому я тащусь за ним, прохожу мимо мамы и чувствую у себя на талии ее руку, которая тянет меня за футболку, выбившуюся сзади из-под пояса. Мама терпеть не может девиц-спагетти в топиках на тонюсеньких бретельках, которые приходят в школу в лифчиках от купальников и в мини-юбках, словно явились на пробы для съемок в клипе Бритни Спирс, а не на урок математики. Я почти слышу ее голос: «Пожалуйста, скажи мне, что эта штука села при стирке».

На половине рывка она понимает, что, может быть, не стоило ей этого делать. Я останавливаюсь, и Кэмпбелл тоже, мамино лицо краснеет.

— Извини, — произносит она.

Я кладу ладонь поверх ее руки и заправляю футболку в джинсы, где ей и положено быть. Смотрю на Кэмпбелла:

— Встретимся снаружи?

Он одаривает меня взглядом, в котором ясно читается: «Плохая идея», но кивает и идет дальше по проходу. Мы с мамой остаемся почти одни в зале суда. Я наклоняюсь и целую ее в щеку.

— Ты очень хорошо выступала, — говорю я, не зная, как сказать то, что на самом деле хочется: люди, которых ты любишь, способны удивлять тебя каждый день. Может быть, кто мы, определяется не столько нашими поступками, сколько тем, на что мы способны, когда меньше всего ожидаем этого от самих себя.

Сара

2002 год

Кейт знакомится с Тейлором Эмброузом, когда они сидят рядом на капельницах.

— Ты почему здесь оказался? — спрашивает она, и я мигом отрываю взгляд от книги.

Не припомню, чтобы за все годы амбулаторного лечения Кейт хотя бы раз сама завела с кем-нибудь разговор.

Мальчик, с которым она вступила в беседу, не намного старше самой Кейт, ему, наверное, лет шестнадцать против ее четырнадцати. У него пляшущие карие глаза, поверх лысой головы надета кепка с длинным козырьком.

— Тут бесплатные коктейли, — отвечает он, и ямочки у него на щеках углубляются.

С усмешкой глядя на пакет с тромбоцитами, которые в нее вливают, Кейт говорит:

— Счастливый час.

— Я Тейлор. — Он протягивает руку. — ОМЛ[35].

— Кейт. ОПЛ.

Парнишка присвистывает и изгибает брови:

— О! Это редкость.

Кейт ерошит рукой короткие волосы:

— Разве не все мы тут такие?

Я удивленно наблюдаю за милой сценой. Кто это флиртует? И что случилось с моей маленькой девочкой?

— Тромбоциты, — произносит Тейлор, тщательно изучив этикетку на пакете с капельницы. — У тебя ремиссия?

— По крайней мере, сегодня. — Кейт смотрит на стойку с его капельницей, там висит говорящий сам за себя черный пакет, в каких скрывается «ситоксан». — Химия?

— Да. По крайней мере, сегодня. Так-то, Кейт.

Как бывает с шестнадцатилетними подростками, он напоминает худого поджарого щенка с костистыми коленями, толстыми пальцами и выпирающими скулами. Парнишка складывает на груди руки, мышцы напрягаются, я понимаю, что он делает это намеренно, и пригибаю голову, пряча улыбку.

— Чем ты занимаешься, когда не находишься в больнице Провиденса? — спрашивает Тейлор.

Она задумывается, а потом изнутри наружу лучом света пробивается улыбка.

— Жду, когда случится что-нибудь и мне придется вернуться.

Это веселит Тэйлора.

— Может, будем иногда ждать вместе? — Он протягивает ей пакетик от стерильной салфетки. — Напишешь мне свой номер?

Пока Кейт корябает на нем цифры, капельница Тейлора начинает пикать. Приходит медсестра и отключает ее.

— Можешь идти, Тейлор, — говорит она. — Где твоя машина?

— Ждет внизу. Я готов. — Он встает с мягкого стула медленно, как больной, — первое напоминание, что это был не вполне обычный разговор, — сует клочок бумаги с нашим номером в карман. — Я позвоню тебе, Кейт.

Когда он уходит, моя дочь издает полный драматизма вздох и поворачивает голову вслед за Тейлором:

— О мой бог! Да он красавчик.

Медсестра, проверяющая, нормально ли работает капельница, улыбается:

— И не говори, милая. Была бы я лет на тридцать моложе…

Кейт поворачивается ко мне, сияя улыбкой:

— Как думаешь, он позвонит?

— Может быть, — отвечаю я.

— И куда, по-твоему, мы с ним пойдем?

Я вспоминаю, как Брайан говорил, что Кейт будет ходить на свидания… в сорок лет.

— Давай двигаться мелкими шагами, — предлагаю я, но внутри у меня все поет.

Мышьяк, напустив свои чары, в конце концов привел Кейт к ремиссии, но подорвал ее силы. Тейлор Эмброуз оказался лекарством совершенно иного сорта — напустив чары, он укрепил Кейт. Это стало привычным: в семь вечера звонил телефон, Кейт срывалась из-за стола и пряталась в кладовку с переносным аппаратом. Мы убирали на кухне после ужина, проводили время в гостиной и готовились ко сну под хихиканье и шепот затворницы. Потом она вылезала из своего кокона, раскрасневшаяся и сияющая, первая любовь трепетала крылышками колибри в пульсе у нее на горле. Каждый раз, как это происходило, я не могла оторвать глаз от дочери. Не то чтобы Кейт была такой уж красавицей, хотя она довольно хороша собой; просто я никогда не позволяла себе верить, что увижу ее взрослой.