— Кэмпбелл, ради бога! Она не может воспротивиться матери у себя дома, не то что в суде на допросе. На что ты рассчитывал?
Он пристально смотрит на меня:
— Что ты скажешь Десальво?
— Ты спрашиваешь из-за Анны или потому, что боишься проиграть дело?
— Спасибо, но я простился с совестью на время поста.
— Ты не хочешь спросить себя, почему тринадцатилетняя девочка так тебя достает?
Кэмпбелл кривится:
— Почему бы тебе не взяться за работу, Джулия, и не разрушить мое дело, как ты и планировала с самого начала.
— Это не твое дело, а дело Анны, хотя я прекрасно понимаю, почему ты считаешь иначе.
— И что это должно означать?
— Вы оба трусы. Оба, как одержимые дьяволом, бежите от самих себя, — говорю я. — Мне ясно, каких последствий опасается Анна. А чего боишься ты?
— Не понимаю, о чем ты.
— Нет? Куда подевался наш шутник? Или шутить слишком трудно, когда затрагиваются такие глубинные материи? Ты отступаешь назад всякий раз, как кто-то приближается к тебе. Это ничего, когда дело касается Анны, она всего лишь клиентка, но если станет для тебя чем-то бо`льшим, ты попадешь в беду. Я? Ну, перепихнуться по-быстрому — это хорошо, но привязаться эмоционально — об этом не может быть и речи. Прочные отношения у тебя только с этим псом, и даже они — какая-то невероятная государственная тайна.
— Ты слегка отклонилась от темы, Джулия…
— Вовсе нет. Я, вероятно, единственный человек, у которого достанет квалификации, чтобы показать тебе, какое ты жалкое ничтожество. Но это нормально, правда? Потому что, если тебя считают ничтожеством, никто не попытается сблизиться с тобой. — Я останавливаю на нем сверкающий взгляд. — Неприятно чувствовать, что кто-то видит тебя насквозь, верно, Кэмпбелл?
Он встает, лицо у него каменное.
— Мне нужно заняться делом.
— Давай занимайся. Только не забудь отделить правосудие от человека, который в нем нуждается. Иначе — не дай боже! — вдруг обнаружишь, что у тебя есть сердце.
Я быстро ухожу, хватит уже срамиться, и слышу несущийся вдогонку голос Кэмпбелла:
— Джулия, это неправда.
Закрываю глаза и, понимая, что этого лучше не делать, все-таки поворачиваюсь.
Он мнется.
— Собака… Я…
Признание обрывает появляющийся в дверях Верн.
— Судья Десальво вышел на тропу войны, — произносит он. — Вы опоздали, и в киоске закончились сливки для кофе.
Я встречаюсь взглядом с Кэмпбеллом и жду завершения фразы.
— Ты мой следующий свидетель, — спокойно говорит он.
Момент для откровения упущен. Я не успеваю даже запомнить, что он был.
Кэмпбелл
Становится все труднее быть мерзавцем.
В зал суда я захожу с трясущимися руками. Трясутся они все от того же. Но другая причина в том, что клиентка мне попалась отзывчивая, как каменный валун, а женщина, от которой я схожу с ума, сейчас будет вызвана мной на место свидетеля. Я бросаю взгляд на Джулию, но она демонстративно отворачивается.
Со стола скатывается ручка.
— Анна, не могла бы ты поднять?
— Даже не знаю. Не потрачу ли я впустую время и силы? — говорит она, и треклятая ручка остается на полу.
— Вы готовы вызвать следующего свидетеля, мистер Александер? — спрашивает судья Десальво.
Не успеваю я произнести имя Джулии, как Сара Фицджеральд просит разрешения взять слово.
Я разогреваю мотор в предчувствии новых затруднений, и точно — адвокат противной стороны меня не разочаровывает.
— Психиатр, которого я просила вызвать в качестве свидетеля, сегодня во второй половине дня должна вести прием в больнице. Согласен ли суд заслушать ее показания вне очереди?
— Мистер Александер?
Я пожимаю плечами. Для меня, если разобраться, это всего лишь отсрочка в исполнении задуманного. Поэтому я сажусь рядом с Анной, а место свидетеля занимает невысокая темнокожая женщина с очень туго стянутыми в пучок волосами.
— Пожалуйста, назовите для протокола свое имя и адрес, — начинает Сара.
— Доктор Беата Но, — отвечает психиатр. — двенадцать пятьдесят, Оррик-вей, Вунсокет.
Доктор Но. Я обшариваю взглядом зал суда, но, очевидно, кроме меня, здесь больше нет фанатов Джеймса Бонда. Беру блокнот и пишу записку Анне:
Улыбка играет в уголках рта Анны. Она поднимает упавшую ручку и строчит ответ:
Мы оба прыскаем со смеху, судья Десальво откашливается и смотрит на нас.
— Простите, Ваша честь, — говорю я.
Анна передает мне еще одну записку:
Сара подходит к свидетельнице:
— Не могли бы вы сказать нам, доктор, какого рода практикой занимаетесь?
— Я детский психиатр.
— Как вы познакомились с моими детьми?
Доктор Но бросает взгляд на Анну:
— Около семи лет назад вы привели ко мне своего сына Джесса, потому что у него были проблемы с поведением. И постепенно я познакомилась со всеми детьми, мы обсуждали с ними разные сложные ситуации.