Ангел для сестры

Я открываю рот, признание вертится у меня на языке, но в этот момент золотая рыбка вздрагивает всем телом, совершает нырок и плывет.

— Вот, — говорю я, — с ним все в порядке.

Пяти тысяч лимфоцитов оказывается недостаточно, и доктор Чанс звонит, чтобы сказать — нужно десять. Второй забор донорских лимфоцитов у Анны назначают на то время, когда родители одной девочки из ее группы устраивают гимнастический день рождения для своей дочери. Я разрешаю Анне пойти туда на некоторое время, а потом забираю в больницу прямо из спортзала.

Именинница — карамельная принцесса с белокурыми, как у феечки, волосами, маленькая копия своей матери. Скидывая обувь, чтобы пройти по полу с мягким покрытием, я силюсь вспомнить их имена. Девочку зовут… Мэлори, а ее мать… Моника? Маргарет?

Сразу замечаю Анну — она сидит на батуте, инструктор давит на прыжковое полотно, и малышка подскакивает на нем, как попкорн на сковородке. Ко мне подходит мать именинницы, на лице гирляндой рождественских огней сияет улыбка.

— Вы, наверное, мама Анны? Я Митти, — говорит она. — Как жаль, что ей нужно уходить, но мы, конечно, все понимаем. Это, наверное, здорово — идти туда, куда никому другому не попасть.

В больницу?!

— Ну, надеюсь, вам никогда не придется этого делать.

— О, я понимаю. У меня голова кружится даже от подъема на лифте. — Она поворачивается к батуту. — Анна, дорогая! Твоя мама пришла!

Моя дочурка семенит ко мне по мягкому полу. Я тоже хотела сделать такой в гостиной, когда дети были маленькие: оббить упругими панелями стены, пол и потолок для защиты. Но с тем же успехом я могла бы обернуть Кейт в пузырчатую пленку, опасность все равно таилась у нее внутри.

— Что нужно сказать? — намекаю я Анне, и она благодарит маму Мэлори.

— О, не за что. — Митти дает ей небольшой пакетик с угощениями. — Пусть ваш муж звонит нам в любое время. Мы с удовольствием возьмем к себе Анну, пока вы будете в Техасе.

Малышка замирает, наполовину завязав шнурок.

— Митти, что сказала вам Анна? — спрашиваю я.

— Что она уйдет раньше, потому что вас нужно всей семьей проводить в аэропорт. В Хьюстоне начинается какой-то тренинг, и вы не увидитесь с ними, пока не вернетесь из полета.

— Полета?

— На космическом шаттле…

Я ошарашена тем, что Анна могла выдумать такую нелепую историю, а эта женщина в нее поверила.

— Какой из меня астронавт, — говорю я. — Не знаю, почему Анна такое сказала.

Поднимаю дочку на ноги, один шнурок так и остался незавязанным, молча выволакиваю ее из спортивного зала:

— Зачем ты соврала?

Анна хмурит лобик:

— А почему я должна уходить с праздника?

Потому что твоя сестра важнее торта и мороженого; потому что я не могу сделать для нее то, что можешь ты; потому что я так сказала.

Я страшно разозлилась, и мне не удается с первого раза открыть машину.

— Перестань вести себя как пятилетняя девочка, — с укором говорю я и тут вспоминаю, что Анна именно такая девочка и есть.

— Ну и пекло было, — сообщает Брайан, — серебряный чайник расплавился, пластиковые карандаши погнулись.

Я отрываюсь от чтения газеты.

— С чего началось?

— Хозяева уехали в отпуск, собака и кошка гонялись друг за другом по дому. Они перевернули электрическую плитку. — Он стягивает с себя джинсы, морщится. — У меня ожоги второй степени, а я всего лишь встал на колени на крыше.

Кожа у него красная, в пузырях. Я смотрю, как Брайан мажется неоспорином, накладывает ватные тампоны. Он продолжает болтать, рассказывает что-то про присоединившегося к их компании новичка, которого прозвали Цезарем. Но мои глаза прикованы к колонке с полезными советами в газете.

Дорогая Абби,

каждый раз, как к нам приезжает свекровь, она упорно начинает мыть холодильник. Муж говорит, она просто пытается помочь, но у меня всегда такое чувство, что это немой укор мне. Она разрушает мою жизнь. Как мне остановить эту женщину, не навредив браку?

Искренне ваша,

потерявшая всякое терпение

Сиэтл

Что за дура считает такую ерунду своей главной проблемой? Представляю, как она корябает письмо дорогой Абби на хорошей писчей бумаге. Интересно, ощущала ли эта женщина, как у нее внутри ворочается ребенок, как вращаются медленными кругами крошечные ручки и ножки, будто утроба матери — это сфера, на которой нужно аккуратнейшим образом нарисовать карту.

— На чем ты там залипла? — спрашивает Брайан и, подойдя ко мне сзади, читает колонку.

Сама себе не веря, я мотаю головой:

— У женщины разрушилась жизнь из-за резинок для банок с джемом.

— И сливки у нее не взбиваются, — хмыкнув, добавляет Брайан.

— И салат вырос хилый. Боже, как она еще жива?