Ангел для сестры

Джулия выходит из больницы и сворачивает в боковую улочку, оттуда в переулок, идет мимо многоквартирного дома, наконец мы вновь выбираемся на солнце на Минерал-Спринг-авеню в Северном Провиденсе. Я радуюсь, что в моей руке зажат поводок, на котором – псина с большим количеством зубов.

– Чанс сказал, что они больше ничего не могут сделать для Кейт, – говорит Джулия.

– Ты имеешь в виду, помимо трансплантации почки.

– Нет. В это невозможно поверить. – Она останавливается прямо передо мной. – Доктор Чанс думает, что у Кейт не хватит сил.

– А Сара Фицджеральд настаивает, – произношу я.

– Подумай хорошенько, Кэмпбелл, и ты не станешь упрекать ее в отсутствии логики. Если без трансплантации Кейт умрет, то почему не использовать последний шанс?

Мы аккуратно обходим бездомного, собравшего коллекцию бутылок.

– Потому что трансплантация предполагает, что другой ее дочери придется пройти сложную хирургическую операцию, – замечаю я. – А подвергать Анну рискованной процедуре, для нее вовсе не обязательной, – это выглядит немного бесцеремонным.

Вдруг Джулия замирает на месте перед небольшим домиком с написанной от руки вывеской: «Луиджи Равиоли». Это одно из тех местечек, где не включают освещение, чтобы посетители не заметили снующих по углам крыс.

– Тут нет поблизости «Старбакса»? – спрашиваю я, и в этот момент, едва не сбивая Джулию с ног, дверь открывает огромный лысый мужик в белом фартуке.

– Изабель! – восклицает он и целует ее в обе щеки.

– Нет, дядя Луиджи, это Джулия.

– Джулия? – Он хмуро отстраняется. – Ты уверена? Подстригла бы волосы, что ли, дала бы нам передышку.

– Ты и раньше проходился по поводу моих волос, когда они были короткими.

– Мы проходились по поводу твоих волос, потому что они были розовыми. – Он глядит на меня. – Есть хотите?

– Мы рассчитывали на кофе и тихий столик.

– Тихий столик? – ухмыляется он.

– Не в том смысле тихий, – вздыхает Джулия.

– Ладно-ладно. Все это большой секрет. Входите, я дам вам комнату в задней части дома. – Он косится на Джаджа. – Собака останется здесь.

– Собака войдет, – отвечаю я.

– Не в мой ресторан, – упирается Луиджи.

– Это пес-поводырь, он не может остаться снаружи.

Луиджи наклоняется ко мне, вглядывается в мое лицо:

– Вы слепой?

– Цветов не различаю, – говорю я. – Пес сообщает мне, когда меняются сигналы светофора.

У дяди Джулии опускаются уголки рта.

– Нынче все такие умные, – говорит он и ведет нас в дом.

Много недель мама пыталась догадаться, кто же моя подружка. «Это Битси, да? Та, которую мы встретили на винограднике? Или нет, погоди, это не дочь ли Шейлы, рыженькая, а?» Я не раз повторял ей, что эту девушку она не знает, хотя на самом деле имел в виду, что она никогда ее не признает.

– Я понимаю, что было бы правильным для Анны, – говорит Джулия, – но не уверена, достаточна ли она зрелая, чтобы самостоятельно принимать решения.

Я беру очередной кусок с тарелки с закусками и отправляю его в рот.

– Если ты считаешь, что она подала ходатайство обоснованно, тогда в чем противоречие?

– В психическом состоянии, – сухо произносит Джулия. – Тебе пояснить, что это значит?

– Знаешь, невежливо за обедом выпускать когти.

– Сейчас всякий раз, сталкиваясь с матерью, Анна отступается. Как только что-то случается с Кейт, она делает шаг назад. Несмотря на свои представления о том, на что она способна, девочка раньше никогда не принимала решений такой важности, учитывая, какие последствия это повлечет за собой для ее сестры.

– А если я скажу тебе, что к началу слушаний она будет в состоянии принять это решение?

Джулия поднимает взгляд:

– Почему ты так в этом уверен?

– Я всегда уверен в себе.

Она берет оливку со стоящего между нами подноса и тихо произносит:

– Да, я не забыла.

Хотя у Джулии были на этот счет подозрения, я ничего не говорил ей о своих родителях, о своем доме. Когда мы приехали в Ньюпорт на моем джипе, я свернул на подъездную дорожку, которая вела к огромному кирпичному зданию.

– Кэмпбелл, ты шутишь, – сказала Джулия.

Я сделал круг и выехал с другой стороны:

– Да, шучу.