Ангел для сестры

В тот день, когда был выпускной в школе Уилера, на город напала саранча. Она налетела, как летний ливень, путалась в ветвях деревьев, с глухим стуком падала на землю. Метеорологи работали в полях, пытаясь объяснить этот феномен. Они вспоминали библейские бедствия, Эль-Ниньо, ссылались на продолжительную засуху. Они рекомендовали ходить с зонтами, надевать широкополые шляпы, оставаться дома.

Тем не менее церемония вручения аттестатов была устроена на улице под большим белым тентом. Поздравительная речь сопровождалось суицидальными скачками насекомых. Саранча съезжала по покатой крыше и падала на колени слушателей.

Я не хотел идти, но родители заставили. Джулия нашла меня, когда я надевал магистерскую шапочку, обхватила за талию, пыталась поцеловать.

– Эй, на какую сторону земли ты провалился? – поинтересовалась она.

Помню, я подумал, что в белых накидках мы похожи на призраков. Я оттолкнул ее:

– Не надо. Ладно? Просто не надо.

На всех фотографиях с выпускного, которые сделали родители, я улыбаюсь, будто действительно хочу жить в этом новом, открывающемся мне мире, когда на мою голову валились с неба насекомые размером с кулак.

Этика адвоката отличается от этики всего остального мира. В действительности у нас существует официальный кодекс поведения – Правила профессиональной ответственности, – который мы должны прочесть, пройти тестирование и следовать ему в своей практической деятельности. Но эти самые правила требуют от нас совершать поступки, которые большинство людей считают аморальными. Например, если вы войдете в мой кабинет и скажете: «Я убил ребенка Линдбергов», – я спрошу у вас, где тело. «Под полом моей спальни, – ответите вы, – на глубине трех футов под фундаментом дома». Если я стану выполнять свою работу по правилам, то ни одной живой душе не сообщу, где ребенок. Стоит мне это сделать, и меня вообще лишат звания адвоката.

Из чего следует вывод: я приучен думать, что мораль и этика не обязательно идут рука об руку.

– Брюс, – говорю я обвинителю, – мой клиент будет держать язык за зубами. И если вы закроете глаза на несколько мелких нарушений ПДД, клянусь, он никогда не приблизится больше чем на пятьдесят футов к судье или его машине.

Я размышляю, какая часть населения этой страны знает, что судебная система гораздо чаще напоминает игру в покер, чем борьбу за торжество справедливости?

Брюс – парень что надо. К тому же мне шепнули, что его совсем недавно назначили вести дело о двойном убийстве; ему не хочется тратить время на обличение Джесса Фицджеральда.

– Кэмпбелл, вы знаете, что речь идет об автомобиле судьи Ньюбелла? – говорит он.

– Да. Мне это известно, – мрачно отвечаю я, думая про себя: человек, достаточно тщеславный для того, чтобы сесть за руль «хамви», практически сам напрашивается на то, чтобы его машину угнали.

– Мне нужно поговорить с судьей. – Брюс вздыхает. – Меня, вероятно, выпотрошат за такое предложение, но я скажу ему, что копы не возражают, если мы дадим парню передышку.

Через двадцать минут все бумаги подписаны, и Джесс стоит рядом со мной перед судьей. Через двадцать пять минут он формально отпущен на испытательный срок, и мы выходим на лестницу перед зданием суда.

Это один из тех солнечных дней, когда ты ощущаешь, как к горлу подступают воспоминания. В такие дни я, бывало, ходил с отцом на яхте.

Джесс откидывает назад голову.

– Мы раньше ловили головастиков, – ни с того ни с сего произносит он. – Сажали их в ведро и наблюдали, как у них хвосты превращаются в лапки. Ни один, могу поклясться, не стал лягушкой. – Он поворачивается ко мне и достает из кармана рубашки пачку сигарет. – Хотите?

Я не курил с того момента, как окончил школу права. Однако ловлю себя на том, что беру сигарету и прикуриваю. Джадж, вывесив наружу язык, наблюдает за течением жизни. Джесс чиркает спичкой:

– Спасибо за то, что вы делаете для Анны.