Читаем Ангел и фляга (СИ) полностью

В голове возникла мысль: с этим нужно что-то делать. Потому что если не делать ничего, то страна рискует потерять целый пласт мыслящих, талантливых и интересных людей. И если после кошмарного лета две тысячи третьего года и не менее кошмарной зимы две тысячи четвёртого государство до сих пор не чешется, если по ящику далёкие от жизни люди бряцают дорогими безделушками, что ж …

Если хочешь что-то сделать хорошо - делай это сам.

***

Город Горький в пять часов утра казался тихим и спокойным. Я шёл по улице, ведущей от вокзала до центрального отеля, с удовольствием вдыхая морозный воздух. Над головой во всю ширь расстилалось фиолетовое небо, и утренние звёзды ещё не успели спрыгнуть с него. Под тяжёлыми сапогами скрипел снег. На бедре болтался фальшивый пистолет, а за плечами громыхал застёжками смешной коричневый рюкзак. Смех заключался в том, что на нём была огромная декоративная молния из пластика, до чёртиков похожая на расстёгнутую ширинку. Один знакомый даже предложил раздобыть где-нибудь плюшевый пенис и закрепить его в декоративной молнии, но я такого уровня просветления, к сожалению или счастью, не достиг.

Мои опасения по поводу того, что в отеле не хватит номеров, были напрасны. Конечно, старина Боб совсем не походил на серьёзного клиента – это легко читалось в глазах девочки на ресепшене. Но у меня были бабки. И через полчаса я уже был в номере на четвёртом этаже, радостно фыркая в ванной.

Всё-таки, странная эта штука – гостиничные номера. Вроде бы на стенах есть невзрачные обои, есть кровать, стол, тумбочка, шкаф для одежды. Вроде бы вид из окна на Волгу радует глаз, и солнце играет в догонялки со снегом на стенах и потолке. Но что-то кукольное, ненастоящее было в том номере. Что-то, что не позволяло мне относиться к этой комнате как к жилью – те же чувства испытывает по отношению к проститутке клиент. С одной стороны, припёрло, а с другой – не моё, неродное, временное.

Человеческая память, когда это действительно нужно, способна творить чудеса. Так, например, чётко помню, с каким романтическим ажиотажем я, Кейв и Светка копались в сети, когда искали карту Нижнего Новгорода. В этом чувствовалось некое единение: искреннее желание одной пары счастливых людей помочь другой паре. Я помню, как Витька дал мне в дорогу свой знаменитый швейцарский ножик, дабы я мог что-нибудь починить, буде что у меня сломается в пути. Я помню, как мой умный и пушистый пёс по кличке Филя слегка погрыз зарядное устройство для мобильного телефона, а затем – сам мобильник, но не «насмерть», а так, слегка.

Так чётко, будто это происходило вчера.

Я помню, как чинил зарядку в гостиничном номере на четвёртом этаже с видом на реку Волгу. Чинил ножиком Кейва, ибо моя старенькая Motorola T-160 подыхала от нехватки энергии в аккумуляторе.

Я помню, как послал Алисе сообщение ms, радостно и немного торжественно объявив, что я типа уже тут. В гостинице. И что я, как известно, жду с нетерпением.

Я почти не спал, когда ехал в поезде. Всё во мне стремилось к Алисе. Лёжа в гостиничной койке, я курил, тянул время, ждал, пока мне ответят с той стороны. А ещё – время от времени доставал фальшивый пистолет, бессмысленно щёлкая затвором, снаряжал и разряжал магазин с газовым баллоном и стальными шариками.

Сквозь сигаретный дым ползли мысли. Мысли о жизни. Мысли о смерти. О том, что людям можно и нужно помочь – пусть не всем, но уж большей их части – точно. Мысли о том, что я полон сил и решимости строить свою жизнь так, как хочу. Мысли о том, что вот сейчас пройдёт какая-то жалкая и бесконечная пара часов, и Алиса будет здесь.

И мы, конечно же, займёмся любовью.

Ожидание – разное. Задумчивое, философское, радостное, предвкушение новизны, изменений в жизни, ощущение полной самостоятельности – потому что ты совсем один в чужом городе, с несколькими грошами в кармане, которых едва хватит на три дня.

Горький привкус свободы, добротно приправленный солнцем, которое, сверкая, отражается от снега. Свежим весенним ветром, талой водой, ледяными бликами, кораблями, вмёрзшими в берег.

Наверное, это банально, потому что было у многих.

Но это было у МЕНЯ.

И имя этому – любовь.

Да, я нашёл эту женщину – недоверчивую, в чём-то тяжёлую и непонятную, быть может – и вместе с тем – прекрасную … странной добротой, странной красотой. Своими противоположностями. Всей жизнью доказывающей, что в этом циничном, пропитанном злобой и ненавистью мире всё-таки существует доброта, сочувствие, поддержка и помощь. Помощь – просто так. И что даже здесь, в этой реальности, есть место всем. Всем, кто того захочет.

***

Мы решили, что займёмся любовью вечером, когда стемнеет. Разумеется, в ход пошли старые добрые сигареты и кофе – а как же без этого? Говорили на разные темы, но в память ржавым гвоздём врезалась картинка. Дело в том, что до меня у Алисы, естественно, был человек. Им оказался тот самый молчаливый, нелюдимый программист Сергей Макаров, по кличке Light Medelis.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Документальное / Биографии и Мемуары
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука