Читаем Ангел и фляга (СИ) полностью

Величину и тяжесть моего сожаления невозможно ни измерить, ни взвесить. Я ругал себя самыми последними словами, мне хотелось отыскать машину времени, дабы на ней перенестись в ту минуту, когда моя рука набирала злополучную «эсэмэску» – и хорошенько по этой руке врезать. Но, к сожалению или счастью, машины времени под боком не оказалось, и первый гвоздь в гроб нашей любви был вбит по самую шляпку.

Вариант нашей жизни отдельно от родителей и Севетры предполагался только в том случае, если найдётся вторая работа. Без этого жизнь вдвоём с Алисой мне возможной не представлялась.

Да, банально, но жизненно и понятно: хрупкая и утлая лодочка романтики разбивается о рифы быта.

Надо сказать, я довольно точно предсказал реакцию родителей. Первый вопрос, который мне задали: «Сколько ей лет?» Второй вопрос: «Из какого она города?» Третий вопрос: «Чем она занимается?» И четвёртый: «Ей доводилось употреблять наркотики?» Я честно ответил на все. Тридцать два. Нижний Новгород. Превенция молодёжных суицидов. Да, доводилось.

Живи Алиса у меня дома, более чем уверен – дело закончилось бы непониманием, отчуждением и напряжением со всех сторон. В первую и последнюю очередь потому, что все люди, мной обозначенные как «условно-нормальные», избегают тяжёлых тем и шарахаются от шрамов на руках.

Реакцию Алисы тоже можно было предсказать – я прекрасно понимаю обиду человека, которого начинают голословно обвинять в чём-то, ни разу его не увидев, не поговорив, не поняв. Но то, что стало твориться дальше, могло оправдываться только моим терпением – и ничем, кроме него. И если раньше нечто, казавшееся мелочью, так или иначе, проскальзывало на форуме или письмах – в марте, апреле и мае две тысячи четвёртого года выступило так сильно, будто на белоснежную простыню плеснули тушью. Её настоящее отношение ко мне начинало проявляться огромными, омерзительно чёрными кляксами, и каждая клякса добавляла в мой белый свет столько чёрного, что я с трудом понимал, каким образом вообще живу. Выходило примерно так: в сети Алиса, разговаривая с людьми, стремилась к взаимопониманию, терпимости, бережному отношению к людям, которым в данный момент плохо. Людям очень далёким, и возможно, к которым она никогда и не приблизится – в реальной жизни. Общаясь с ней, глядя на то, как она это делает, глядя на то, как одиноким, замкнутым людям становится чуточку теплее, я понимал, что учусь чему-то.

Но вот он я – случайным образом оказавшийся рядом, и вроде бы, уже не самый далёкий человек на свете. Вот они – проблемы, и их нужно решать вместе. Вот она – тяжесть, какие-то периодические падения, уходы в депрессию, меланхолию, местами даже отчаяние. Вот он – измученный неподъемными до поры, до времени задачами мозг, натянутые, как струны, нервы. Вот она – душа, что мечется в вечном поиске между тьмой и светом, открытая всем ветрам, доверчивая, сама идущая в руки.

И вот она, реальность.

Тяжёлый, унизительный разговор с родителями остался за спиной. Я затеял его восьмого марта. До сих пор это тяжёлым камнем висит на моей совести, как и многое другое.

Миновав череду омерзительных скандалов, я собрал все необходимые вещи, и с тяжёлым сердцем рванул к Севетре – вписываться «до тех пор, пока».

О чём-то говорил с таксистом, пока тот гнал оранжевую «Волгу» из одного конца города в другой – просто так, лишь бы не молчать. Глядя на дорогу, думал: «Неужели это и есть тот самый путь в самостоятельную жизнь и счастье? И если так, то почему не выходят из головы встревоженные лица отца, матери, сестры? И правильно ли это: строить своё счастье на несчастье родных и близких?»

Я постепенно приходил к выводу, что происходит что-то неправильное, возможно, я чего-то не понимаю. Возможно, что в действительности Алисе не нужно строить со мной семью, став моей женой и матерью наших детей – там, в будущем, далёком и светлом?

Когда любишь, повторюсь, многого не то чтобы не замечаешь – не хочешь замечать.

Когда перед глазами висит пелена, пусть даже розового цвета, это всегда чревато наступанием на грабли. Поскольку на грабли наступать мне, откровенно говоря, не хотелось, я рассудил так: нужно каким-то образом проверить, любит она меня в действительности, или не любит.

Мысль была довольно простой: я рассказываю этой женщине всё, что было, ничего не утаивая. Рассказываю от начала и до конца, параллельно описывая, как это тяжело для меня прошло. Если у человека будет сочувствие и понимание, если человек будет вместе со мной искать решение задачи – без вариантов раздела имущества моей семьи – стало быть, у Алисы Исаевой всё со мной серьёзно. На неё можно будет положиться.

Если же нет … честное слово, я надеялся, что будет «да», и не знал, что делать в случае, если выйдет так, что «нет».

- 2 -

***

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Документальное / Биографии и Мемуары
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука