Ангел из авоськи

Старик сидел посреди своей комнаты и не злился, а безмерно удивлялся. Как? Как эта деревенская дуреха могла так обвести его вокруг пальца? Его! Который обводил вокруг своего пальца дипломатов и священников, банкиров и наихитрющих старух-наследниц… А уж о светских людях и прочей мелюзге и говорить нечего. Просто надо признаться самому себе, что он стал стар, сдает. Даже не стар — древен. И вот отсюда все промашки. А их — не счесть. Слава богу, что теперь их считает только он один.

Без паспорта, без денег фактически, ну что она взяла у него — сотню долларов, все постеснялась. Балда! Но ведь обманула. И какая силища! Он должен себя сберечь до определенного часа. Вот только дура умотала. Без нее сложнее. Пугал, пугал девчонку, она и перепугалась насмерть. Старая калоша, дурень, списывать пора. Да уж скоро. Чего жаль, так это его записей. Слямзила их частично… Самую середину. А из серой папочки взяла несколько писем, важных для него. Стервоза! Но никто ни в чем не разберется, да она не для этого взяла. Как защиту себе или шантаж?.. И все же надо торопиться. Выходить напрямую. Сейчас можно. Время подстегивает…

7.

Наконец я добралась до Новожиловых. Прошла через консьержку, которой наплела кучу ерунды насчет родства и прочего и даже слезу пустила… Та оказалась доброжелательной и поверила. От нее же я узнала, а потом вспомнила, имя-отчество бабки — Клавдия Егоровна.

В дверь позвонила звонко, не буду трястись перед ними. Мы из одного города! Ну выскочили они раньше, так что, теперь я должна им в ножки кланяться? Попробую остаться у них на день-два, а там… Как судьба повернется.

За дверью зашлепали шажки, и старческий голос громко пробормотал:

— Счас, счас, кто там?

— Здравствуйте! — прокричала я. — Я из Славинска, вашей внучки подруга! Ангел я!

Правда, она всегда лучше действует.

Дверь приоткрылась. Через цепочку на меня смотрела маленькая старушонка. Да, это она, Клавдия Егоровна! Но как же она состарилась! Но и она меня не сразу узнала, я ведь тоже изменилась, особенно в последнее время — во Франции побывала, все ж таки. Ха-ха!

Клавдия присматривалась ко мне, присматривалась и наконец-то запричитала, скинув цепочку.

— Никак Володьки и Зойки дочка, из авоськи! — И расхохоталась.

— Она, Клавдия Егоровна, — ответила я уже не так сладко. Далась ей эта авоська!

Клавдия — старуха была добрая и хорошо ко мне относилась. Алена, конечно, воображала из себя невесть что, как же, папаша — главный в городе. Но как-то так получилось — я придумщица, проще, врушка была отменная — меня к ним пускали, думаю, из-за моих россказней, которым бабка верила истово, а отец Алены и ее мамаша потешались.

Я стояла в холле огромной квартиры, а Егоровна все вспоминала и вспоминала Славинск и никуда меня не звала. И вдруг заплакала и сказала:

— Одни мы с Аленкой, бросили нас Надежда с Сашкой, уехали в Африку какую-то деньги заколачивать. Опять секретное что-то… — Тут Егоровна спохватилась: — Ой, да что это я гостюшку в прихожей держу. Идем, Ангелинка, идем, я тебя чаем напою. У тебя и вещей-то нет, одна сумочка заплечная? Проездом куда?

Так она бормотала, пока мы шли по длинному коридору, в самый его конец. А про вещички и «проездом» старая хитрая мышь спросила не так просто, надо было ей узнать, надолго ли гостьюшка? Не знает бедная старушенция, что я к ним вообще — подселиться.

Егоровна провела меня в свою епархию. Но и на кухне было так, будто здесь происходят приемы. Пол плиточный, красоты несказанной. Кухонная мебель — хоть сейчас на выставку. Все в светло-бежевых тонах с вставками темного дерева. Вазоны с цветами, запах такой, что можно одуреть от его сладости. Егоровна стащила с меня куртку, рюкзак я сняла сама и повесила на ручку двери — слишком он был драгоценный. Старуха потрясла мою куртку и сказала:

— Ишь, теперь в Славинске одеваются, как у нас в Москве? Маманя небось скопила?

Я разозлилась чертовски и ответила:

— Сама купила, заработала. Теперь секретарем у писателя работаю, — тут же, не запнувшись, соврала я.

Егоровна вдруг вскочила, залезла в сверкающий белизной высоченный, но какой-то узкий холодильник и достала оттуда разные нарезки: рыбу, ветчину, колбасу копченую… Тут же объяснила свою щедрость:

— Аленушка их, эти резки, не любит. Я накупила, удобно, все изделано, нарезано, вкуснятина… А она не хочет, вот все и лежит. Ты ешь, ешь, вкусно. И я с тобой поем за компанию, одной-то — тоска. — И две слезинки выкатились из ее старых обесцвеченных годами глаз.

Мне стало жаль Егоровну. Не сладкая, видно, у нее жизнь. Теперь получается, Алена — хозяйка и к тому же, видно, крепкий орешек. Ну нет, я не дамся. Что-нибудь да придумаю. Да и придумывать много не надо.

И полился мой рассказ и о Ницце, где я только что отдыхала с дедом, который меня разыскал на старости лет в Славинске, и что… теперь дед улетел в Америку на неделю, а я решила, пока его нет, поискать старых знакомых, погулять и осмотреться.

Моя благодарная слушательница вскочила со стула и сказала:

— Я счас, ты подожди тут… — И убежала.