Ангел из авоськи

Она оторвала руки Тинки от своей шеи, вытерла ей лицо платком и, обняв за плечи, повела в гостиную. Ангел секунду подумала: «А пошли вы все!.. Взять рюкзак, рукопись и уйти. Пусть что хотят, то и делают со всем этим стариковым барахлом». Но Алена прихватила с пола листки. Вздохнув, Ангел пошла за ними.

Они расселись, как прежде, для чаепития.

— Тина, — обратилась Алена к подружке, которую, несмотря ни на что, любила, — скажи, зачем ты лазила к Ангелу в рюкзак?

Меж тем Ангел развязала тесемку рюкзака и вытащила оттуда свернутую «Комсомолку». Тинка со страхом смотрела на это.

— Вот, — сказала Ангел, — видишь, Алена, это она всунула вместо того, что там лежало, а сегодня хотела все подложить на место… Я помешала. Зачем это ей? Объяснить-то можно? Или нельзя?

Тинка была из тех трусих, у которых никогда не возникает даже болезненное «безумство храбрости», она была из тех, у кого от страха заходит «ум за разум» и человек может впасть в истерику или войти в ступор или находиться в состояние бреда.

У Тинки наличествовало, пожалуй, все.

— Это Родины документы! Мне Тимоша сказал! Он велел мне взять их и принести ему — начала она на крике, — чтоб посмотреть! И сказал, что это ты их взяла… — тут Тинка полными слез глазами, огромными от ужаса, глянула на Ангела. Та только усмехнулась.

Тинка дрожащим пальцем показала на бумаги, лежащие на столе, они яйца выеденного не стоят, сказал Тимоша, и это совсем не то. Последнее она прошептала и замолчала, казалось, навеки. Ангелу очень хотелось посмотреть, что же в этих бумагах, но ведь она как бы должна знать — что?.. А она — не знает, потому что дура и только тем и занималась, что страдала по Максу. Алена, принявшая на себя роль третейского судьи, взяла бумаги, сложила их ровненько и стала читать. Она читала, Тинка подвизгивала с плачем, которого, по правде, уже не было, Ангел со скрытым интересом следила за Аленой, у которой по мере чтения менялось лицо. Из равнодушного — в заинтересованное, потом в жалостливое, и вдруг у нее из глаз потекли слезы.

Алена неожиданно зло посмотрела на Тинку:

— И это твой придурок Казиев назвал дерьмом? — Она задумалась на минуту… — Нет, он не придурок! Он решил тихо-тихо прибрать все к своим рукам, я думаю… А ты, Тинка, дурочка, и твой Казиев отлично это знает и знает, что ты разнесешь его мнение о рукописи на весь свет… А он поставит фильм, и это уже будет его фильм. Подумаешь, какой-то старик там что-то… Да он этого старика купит-перекупит!

— Не купит и не перекупит, — обронила Ангел.

— Ты знаешь, что здесь? — спросила Алена, и Ангел честно покачала головой.

— Ну и дура?! — удивилась Алена. — Ну вы, девки, и дуры! Если б я хоть что-то знала! Но ведь ты ничего нам про это не сказала! — уничтожающе посмотрела она на Ангела. — Чье это, вообще? Кто это написал?.. Я не о письмах, я о сцене (в это время Ангел схватила листки и стала читать, к ней пристроилась Тинка, боязливо подглядывая через плечо)… — Кто-нибудь из вас знает?

— Я знаю… — ответила замедленно Ангел, — только, наверное, не все… Я это взяла у старика, когда он отнял у меня паспорт и рукопись Леонид Матвеича!..

— Так это не Леонид Матвеич написал?

— Нет…

Тинка пискнула:

— Прочти, Ален, вслух. Я не разбираю, мелко…

Алена прочла им сцену в загоне у Хуана и коротенькое письмо.

Ангел и Тинка сидели пришибленные. Потом Алена сказала:

— Надо вернуть это старику. Он-то знает, чье это. Больше мы сделать ничего не можем.

— Но как же… — пролепетала Тинка, — а Тим сказал…

— Молчи о своем Тиме! Я думаю, что он в самом скором времени разыщет старика и заберет у него все остальное… Девочки, это такой фильм! Все будут плакать!

— Этот материал или роман, или как там, сценарий, старик хотел продать Роде, — начала Ангел, — я понимаю теперь. Меня взял для прикрытия… Кого-то он боялся! И боится до сих пор. Теперь, что ему продавать без этих листков и писем. А где фото? — заорала она снова на Тинку.

Та захныкала:

— Я не знаю…

— Такое фото! Два молодых мужика и девушка, такая красавица!.. И все на берегу моря. Смеются… — Ангел говорила так, будто сама побывала там, на этом берегу. А она просто представила, что та дама — она, а один из мужчин — Макс. — Старик сказал, что там, на снимке, он сам…

— Да ты что? — потрясенно вскрикнула Алена.

— Такой дряхлый гриб? Не может быть! — заявила Тинка, воспринимая любого старого человека вечно таким, какой он сейчас. Не хватало у бедолаги воображения.

Затрещал мобильник.

Алена взяла трубку:

— Тину? Сейчас.

Передавая Тинке телефон, Алена просипела:

— Этот, твой… Соглашайся на все, а там будем думать. Может, поборемся с ним, а? Девчонки? Жаль, если такому попадет это.

Что умела делать Тинка, то умела — мгновенно преображаться. Только что сидела зареванная, жалкая и вот уже стряхнула с себя все в одну секунду и томной красавицей протянула:

— Да-а, я слушаю вас…

Улита Ильина пребывала в некоторой панике.