Ангел Кумус

– Это же элементарно! Как бы объяснить… Короче, я полностью на вашей стороне, – она вытянула ноги, и ноги заняли, как показалось ЭлПэ, почти полкомнаты, полулегла на диване, поглаживая расслабленно рукой шерсть лежащего на полу Додика.

– Ну ладно, вы за нами наблюдали. Мы не выходим из квартиры, это понятно, – Су попробовала поиграть с соседкой в сыщиков, – Но что значит – на нашей стороне?

– Я даже могу предположить, куда вы дели труп!

Додик шумно вздохнул, поднялся и ушел из комнаты, ЭлПэ застыл с полуоткрытым, набитым едой ртом.

– Труп мамочки! – и, поскольку Су тоже удивленно таращила глаза, соседка удовлетворенно добавила, – Я же видела, как вы сначала отвезли ее на машине, – эти слова предназначались ЭлПэ.

Наступила тишина. ЭлПэ облегченно вздохнул и теперь не спеша откупоривал бутылку. Справившись с пробкой, он поставил рядышком три фужера. Сначала он плеснул себе, совсем немного, несколько капель, потом налил полные фужеры Су и соседке, отставил бутылку.

– Почему я так сделал? – ЭлПэ словно приглашал соседку поиграть, но поиграть лениво, на «просто так».

– Элементарно! – соседка улыбнулась, – Вы пытаетесь доказать, что вино не отравлено, сначала пьете сами, потом предлагаете нам.

– Грузинское вино – это своего рода искусство, – ЭлПэ долил свой фужер до уровня двух других. – И церемония его употребления подразумевает определенные условности. Я просто хочу доказать вам бессмысленность вашего непомерного увлечения детективами. Отравление здесь не при чем, мы не в гостях у султана. Просто, когда хозяин угощает гостей вином, первые капли он наливает себе, чтобы гостю не попались остатки пробки. Элементарно? – он с улыбкой посмотрел на соседку. – Выпьем за то, что жизнь всегда интересней вымысла!

Через пару минут он уже с трудом ворочал языком, с удивлением объясняя такой необычный хмель двухдневной пустотой желудка.

Су, борясь с легким головокружением и полной неподчиненностью ей ног и рук, все-таки решила выяснить до конца странную позицию соседки по поводу ее и ЭлПэ затворничества.

– А зачем это нам – убивать мою мамулю? Да! К чему это?

– Любовь,.. – неожиданно грустно и шепотом сказала соседка.

– Любовь – это… Это да, только боюсь, что моей мамуле это чувство неизвестно.. Вот в чем проблема. Только бешеный инстинкт. Вот в чем проблема.

– Я так и думала! – удовлетворенно сказала соседка, – У нее инстинкт, у вас Любовь. Она спасает свою дочь инстинктивно, не задумываясь, от старого развратника! Вы любите трагично и безоглядно.

– А кого это мы любим? – решил окончательно внести ясность ЭлПэ, – Трагично, да, и безусловно… нет, безог…

– Это вы – старый развратник, любите меня безоглядно, – Су старалась разглядеть в наступающих сумерках расплывшегося на стуле ЭлПэ.

– И попробуйте сказать, что это не так! – повысила голос соседка.

– Да я клянусь! Ей богу, ну вот же ей богу, истинная правда! Люблю! Да, я ее люблю… Я их люблю! И я люблю их, как это… трагично и …

– Он пьян, – сказала Су. – Не слушайте его, – она сделала усилие и встала, показывая соседке, что готова проводить ее до двери.

Додик стал на задние лапы и подчищал кастрюльку, соседка грустно показала на него:

– И мыть не надо.

ЭлПэ решил тоже проявить внимание, кое-как справился с ногами и у самых дверей квартиры сказал, что он и ее, соседку, “рыбоньку золотую”, тоже любит, и тоже трагично. Смотрел он при этом, пристально и тараща глаза, как раз в вырез яркого шелкового халата, потому что именно кончик этого выреза находился на уровне его глаз.

– Я не рыбонька.. – соседка смотрела на него, улыбаясь. Су не терпелось побыстрей закрыть дверь, – Я – Ласточка.

В комнате тревожно и бессмысленно зазвонил телефон.

Вол, мучительно преодолевая невыносимую головную боль, осматривал безупречные линии желто-коричневого старинного особняка семнадцатого века. Полуразрушенная ограда вырастала в одном месте чугунными воротами, ворота имели затейливые кружева с плетением и были фантастично красивы и никчемны.

Вера стояла поодаль, вдыхая первые морозные запахи зимы и старого города. Ворота ее пугали и раздражали своей громоздкостью.

– Вероника, – Вол поморщился и потер висок, ему пришлось подойти поближе к Вере и понизить голос, – У вас вчера было. Как бы это сказать, расслабление кишечника!

– Натуральный понос, – грустно подтвердила Вера. – Ананас.

– Но вы же должны понять, что это, в конце концов, невыносимо! – Вол почти закричал, преодолевая свистящий шум в ушах. – И не дышите так, ей-богу! Спокойно. У меня в ушах свистит от вашего дыхания.

– Я вас люблю, – сказала Вера спокойно, сдерживая дыхание, щеки ее побагровели, гулко и часто ударило сердце.

– Да вы меня убить хотите! – взвизгнул Вол, бледнея до синевы. Сердце Веры молотом долбило его в мозжечок, содрогая голову.

– Вам ничего со мной не сделать, я вас люблю, вот и все, – Вера отвернулась от него и пошла по длинной и извилистой улице. Вол дождался, когда она почти пропадет среди деревьев, судорожно и облегченно вздохнул и пошел за ней, любовно теребя трость.