Ангел пригляда

Ну как было такое стерпеть, никак невозможно… Вскипела кровь у Андрея Сергеевича, ударила в сердце, ослепила. Бросился он на доктора скотского, едва башку не снес, хорошо, охрана отбила, был бы скандал на весь мир. Ну, а так, по мелочам, навалял, конечно: глаз подбил, челюсть вывихнул, синяков насажал по всему телу. Но ничего, сунули в зубы триста тысяч – и гуляй, светило, будь довольно, да за языком следи, за базар отвечай, тут тебе не гейропа позорная, тут люди серьезные, вопрос жизни и смерти, Анечки ангела жизни.

Но самое главное еще успело сказать побитое светило, злобно сверкая единственным неподбитым глазом и теребя в руках пакет с деньгами, сказало напоследок, чтобы уж окончательно жизнь отравить:

– Поражение клеток нервной системы при подобном типе заболевания постоянно прогрессирует и вызывает нарушения, несовместимые с жизнью. Обычно такие больные живут пятнадцать-двадцать лет.

Пятнадцать-двадцать! А его Анечке уже десять исполнилось… Что же это выходит, остался им от силы всего десяток лет, а потом что?

Ох, как он упал тогда на постель, как заплакал! Завыл в голос, не стесняясь никого, ни охраны, прислуги, ни докторов, в растерянности обступивших его и не знающих, как помочь… Думал тогда, умрет от разрыва сердца, от боли, от приступа жалости и любви. Но не умер. Видно, крепким оказалось толстостенное сердце чиновника, устояло, только горечью наполнилось до краев, горечью и болью. И горечь эта теперь преследовала его везде и всюду, куда бы ни шел, на что бы ни смотрел.

Дурак из подчиненных, видя ужасное его состояние и желая подольститься, сказал как-то, хватив лишку на новогоднем корпоративе:

– Да что вы, Сергей Андреевич, беспокоитесь так ужасно. Наделаете себе еще детишек, человек вы молодой, крепкий. Только свистните, вам любая даст…

Ну, с этим он, конечно, церемониться не стал, отвел душу: бил до полного остервенения, до неподвижности. Из того уже и дух вон, голова, как у петуха, болтается некрасиво на вялой бледной шее из стороны в сторону, зубы сквозь разорванную губу весело скалятся, а Андрей Сергеевич все мордует его, все пинает по ломаным ребрам. Ну, тут уж никто вмешиваться не стал, дураков нет. К тому же разборка между начальником и подчиненным, значит, дело корпоративное, внутреннее, и Андрей Сергеевич в своих правах, пусть поучит дурака немного. В общем, подождали, пока сам остынет да в сторону отойдет, а после уже и унесли тело в неизвестном направлении. Куда этот идиот потом делся, он не интересовался, это дело службы охраны, они там все разрулят как надо. Надо – в больницу устроят, нет – так со святыми упокой, Даниловское кладбище и пенсия семье по утрате кормильца.

Нет, этим эпизодом он совсем не гордился, нечем, прямо скажем, было тут гордиться. Как начальник он не на высоте оказался, потерял самообладание. Обычно, конечно, ничего такого он себе не позволял, чтобы авторитет не подрывать и страх нижестоящих. Боятся-то не тех, кто до смерти избивает, боятся тех, кто может избить, да не бьет почему-то. Угроза страшнее ее исполнения, так-то, и хорошо бы запомнить это всем молодым российским чиновникам, которые хотят подняться до самых вершин…

А дочка тем временем спала, дышала ровно, спокойно. Ну и слава, ну и хорошо. Пять, шесть, восемь лет у них еще есть, а там поглядим, может, медицина изобретет лекарство необыкновенной силы и спасет нас, спасет от неминуемой гибели. Очень он теперь верил в медицину, и немудрено – больше верить не во что было…

При самом начале, помнится, как только болезнь обозначилась, бросился он в храм, стал жертвовать, деньгами заваливать, но лучше не становилось, только хуже день ото дня.

Пришлось тогда вызвать на откровенную беседу Творца-Вседержителя. То есть не самого Бога, конечно, но полномочного представителя его тут, на грешной земной поверхности. Представитель долго толковал о том, что надо верить в милосердие Божие, что Господь возлюбленных чад своих испытует: кого любит, тому, как выходило из разговора, посылает наибольшие пакости – вплоть до чистого смертоубийства. Он слушал, а сам все боялся, что скажет представитель страшные слова – Бог дал, Бог и взял, и тогда придется и его душить тоже, и бить кулаком в ровную зубную металлокерамику… А этого очень не хотелось, скандал мог возникнуть небывалый, и даже ему со всем его могуществом пришлось бы, пожалуй, уходить на заслуженный отдых.

Но епископ, по счастью, ничего такого не говорил, речь его текла ровно, успокаивающе, лишь иногда только поднимал он голос, начинал грозно вращать глазами – по стародавней привычке пытаясь застращать неизвестно кого. Но Андрей Сергеевич не слушал уже, мысли его ползли дальше, и направление, куда ползли, было не божественное, а больше похабное, стыдное. Все он думал и гадал, какие у божьего человека под рясой погоны – так и остались полковничьи или давно уже генеральские?