Сочувственно покачав головой, Бахтияров заметил, что Ян и так перерабатывает все мыслимые и немыслимые нормы, поэтому для него не составит большой разницы выйти не только в субботу на сутки, но и в ночь с воскресенья на понедельник.
Это была уже адская наглость, но, с другой стороны, если нет людей, то что делать? На смене должен быть хотя бы один хирург, умеющий принимать решения и сносно оперировать, и лестно, что его считают именно таким специалистом. Ян приосанился.
– Отстоите, а утром в понедельник по моему личному распоряжению пойдете домой до среды, – сказал Бахтияров.
Ян только рукой махнул.
Жаль было пропавших выходных, или, говоря культурно, уик-энда, в котором он уже почти обжился, и родители, он знал, огорчатся, хоть вида не подадут, но такая уж судьба хирурга и вообще хорошего врача. Семья видит только его тапочки и зубную щетку, а сам он пропадает на работе.
Яну показалось, что Соня восприняла отмену поездки с облегчением, но, наверное, это потому, что сам он расстроился слишком сильно.
В качестве слабой компенсации она обещала отвезти его на соревнования, посмотреть, как Константин Петрович кует медали для академии, и поболеть за него.
– Да ну, я буду после суток.
– И прекрасно! – заявила Соня. – Как раз подышишь воздухом, проветришь мозг и поспишь, а вечером я тебя отвезу в клинику обратно.
– Да, да, выгуляй пса.
– Ян, я понимаю, работы много, но из стен больницы надо выходить, ибо они высасывают энергию.
– Соревнования тоже высасывают.
– Поедем, сделай мне такое одолжение. Я везу Костю с Олей и не хочу быть одинокой девушкой при счастливой паре, особенно с учетом нашего прошлого.
– Не понял? – вскинулся Ян. – Ты же говоришь, что ничего не было.
Соня засмеялась.
– Не было, но об этом знаем только мы. Остальной мир убежден, что Костя меня бросил. Мы за тобой заедем в клинику около восьми, как раз после пересменки.
Понимая, что сопротивление бесполезно, Ян согласился, но особо оговорил, что если он будет в операционной, то пусть уж компания не обессудит и едет без него.
– Слушай, – спохватился он, – а Надька ведь бежит!
– И что?
– Неловко получится.
– Ты как маленький, Ян, – состроила гримаску Соня, – именно ради этой неловкости мы с Олей и встаем в воскресенье в семь утра.
– Зачем?
– Чтобы у этой девки не оставалось никаких иллюзий. Гуманитарное в сущности мероприятие.
Ян поморщился:
– Надя не девка никакая.
– Ладно, дурочка.
– И не дурочка.
– А что это ты ее так защищаешь? Или не одному Константину Петровичу она вскружила голову?
– Просто мне не нравится твой снобизм.
– Я тебе уже говорила, что я не сноб, просто предпочитаю общаться с умными людьми.
Ян вскипел:
– Я слышал твои прекрасные речи про всеобщее образование и открытые дороги, но знаешь, Сонечка, они были бы более убедительны, если бы ты родилась у одинокой уборщицы и сама бы добилась своего нынешнего положения. Тогда да, тогда бы я тебя послушал. Но после того как родители тебя за ручку привели к успеху, разглагольствовать о том, что каждый так может, надо только постараться, ты не имеешь права.
– А ты кто такой, чтобы решать, на что я имею право, а на что нет? – огрызнулась Соня.
Вот и первая ссора, подумал Ян. Он понимал, что без этого совместной жизни не бывает и идеала не существует, но все же хотелось, чтобы его умная и утонченная Соня уговорила Олю не ходить на соревнования, не причинять лишней боли отвергнутой девушке, а не называла ее девкой.
Пусть даже и так. Пусть у нас каждый может, все пути открыты, только у каждого человека своя история, своя боль, свои страхи. Даже последний алкаш достиг своего незавидного положения не потому, что в детском садике все захотели стать космонавтами, а он алкоголиком. Жизнь это не только ты, но и мир вокруг тебя, и он может быть к тебе милостив, а может быть и жесток. Люди все разные, и у каждого своя способность держать удар и перемахивать через препятствия. Кому-то расставание с возлюбленным станет всего лишь дверью в новые отношения, а для кого-то это будет полный крах всех надежд.
Все знают, что завидовать плохо, но презирать тех, кто добился в жизни меньшего, чем ты, наверное, еще хуже.
Ничего этого Ян не сказал вслух, а прибегнул к универсальному способу примирения между мужчиной и женщиной.
«Раз всех надо уважать, то и Сонины заскоки тоже, – думал он умиротворенно, когда они лежали, обнявшись, – на все есть свой резон, никто не злой просто потому, что злой».
Соревнования надвигались на Костю подобно каменному шару из фильма про Индиану Джонса, который он когда-то смотрел по отцовскому видику, а он не мог ни убежать, ни заставить шар свернуть с пути.
Грипп оказался бы спасением, но нет, Костя был здоров как черт, а симулировать считал ниже своего достоинства.
Он снова позвонил Оле и робко заикнулся, как здорово было бы, если бы она не приходила, но она ледяным тоном повторила, что если они женятся, то люди должны видеть их вместе.