Ангел тьмы

— Я бы, конечно, чувствовал себя поувереннее, раскопай мы больше подробностей ее молодости — на гипотетической же основе все намного труднее. Однако существуют прецеденты — и, как вы и сказали, мистер Пиктон, наличие холодного, даже хитроумного расчета снижает возможность какой бы то ни было явно доказуемой умственной патологии, наподобие dementia praecoxили любого достаточно серьезного повреждения мозга. Чтобы доказать ее сумасшествие, Дэрроу придется вернуться к понятию «нравственного помешательства» — идее о том, что человек может быть невменяем морально, но не интеллектуально. От этой концепции отказались почти повсеместно. К тому же по-прежнему остается шанс, что наши усердные трудяги, — тут он взъерошил мои волосы, — смогут выяснить побольше о прошлом этой женщины еще до начала процесса.

— Ну вот и славно! — объявил мистер Пиктон, подхватывая портфель. — Есть основания для осмотрительного оптимизма. В особенности, скажу я, учитывая наше теперешнее положение: женщина — под стражей, направляется сюда, и собирается предстать перед судом. Признаюсь, я не до конца был уверен, что мы вообще зайдем так далеко! Так что не будем впадать в пессимизм — это дурно влияет на аппетит, а миссис Гастингс готовила весь божий день. Ее нельзя разочаровывать!

И, подбадриваемые нашим хозяином, мы вышли в коридор, где пристроились к остальным и спустились по мраморным ступеням на первый этаж здания суда. Мистер Пиктон отвлекся, дабы убедиться, что охранник Генри подготовил одну из камер в подвале: Либби Хатч предстояло провести по меньшей мере одну ночь в заключении, поскольку предъявление ей обвинения было назначено лишь на следующий день. Охранник подтвердил: да, одна из камер готова, — после чего мы по очереди начали выходить на Хай-стрит.

Перед тем как пройти через парадную дверь, я остановился и оглядел большой каменный зал, озаренный мягким, соломенным светом июльского вечера.

— Что такое, Стиви? — удивился мистер Пиктон, заметив мое замешательство.

Я пожал плечами:

— Думается, мы в последний раз видим этот зал таким тихим. Послезавтра беготни тут будет — мало не покажется.

— А если нам удастся отклонить освобождение под залог, — кивнул в ответ мистер Пиктон, — то здесь появится и новый жилец — на грядущую пару недель, как бы там ни было. Генри это не понравится. Да и ни одному из охранников, а, Генри? — Мистер Пиктон улыбнулся, поддразнивая его. — Вы, ребята, уж точно найдете, чем заняться взамен этого!

Хихикая про себя, мистер Пиктон зажал трубку в зубах и вышел на улицу — а я, последовав за ним, заметил негодующий блеск в глазах охранника.

За ужином мы много болтали и смеялись, хотя о деле говорилось не особенно много. Все было так, будто, зная, что случится позже, мы не желали сглазить это, и вели себя так, словно Либби Хатч уже благополучно доставили и заперли в камере. Мистер Мур на середине ужина вдруг впал в легкую истерику, вспомнив, какое нынче число — 27 июля: сие означало, что он пропустил день открытия сезона Ассоциации бегов Саратоги. Пытаясь подбодрить его, мисс Говард предложила после ужина сыграть в покер. Это, похоже, не только способствовало прекращению нытья мистера Мура, но и помогло отвлечь наши мысли от более тягостных забот.

После разорения одного из восхитительных пирогов миссис Гастингс мы направились в приемную, и все, кроме Сайруса и Люциуса, собрались за карточным столом. Младший Айзексон слишком нервничал, чтобы спокойно усидеть за картами, а Сайрус предпочел провести время, играя на пианино мистера Пиктона. Остальные же с подлинным энтузиазмом принялись за игру с маленькими ставками. Борьба к исходу вечера стала довольно жаркой, и только с приходом миссис Гастингс из своей комнаты и напоминанием о том, что уже пора идти, если точно хотим успеть к прибытию полуночного поезда, мы поняли, как уже поздно. Когда же мы наконец вышли из дому, я думаю, сердце каждого из нас колотилось, точно в джиге, — по крайней мере, нашему окончательному выходу предшествовала масса бестолковой беготни туда-сюда, той самой активности, что обычно отличает людей, добившихся некоего давно желанного, но все же несколько неожиданного результата.

Прогулка до станции оказалась довольно тихой, но я заметил, что за нами следит множество лиц из множества тускло освещенных окон — весьма необычное положение дел в городке, который, как я уже говорил, обычно ложился спать рано. Подобную странность в поведении объяснить было нетрудно: ощущение, что вся община пребывает накануне того, что способно изменить привычный ход их мыслей о массе вещей — и не в последнюю очередь о них самих, — было куда значительней, чем в любой из предшествующих пяти дней; значительнее даже, чем когда мистер Пиктон огласил обвинительный акт, — а когда мы заслышали первый отдаленный гудок полуночного поезда, доносящийся за много миль с юго-востока, я был уверен: мы не единственные в городе, чье тело сотрясает сильная дрожь.