Ангел Варенька

Словно бы находясь перед двумя запертыми дверьми, она не знала, в какую из них стучаться, и, в растерянности остановившись перед одной, тотчас же бросалась к другой. «Хватит этой музыки! Уеду куда-нибудь…» — обещала она себе, воображая, как купит билет, заберется на верхнюю полку вагона и оттуда, словно на что-то ничтожное и мелкое, посмотрит на свои недавние мучения. Но стоило лишь встать с дивана и направиться к двери, как сразу же охватывало стремление вернуться и сесть к роялю. «Какие там поездки! Надо повторить Гайдна…» — словно спохватывалась она, забывая о недавней ненависти к инструменту и поддаваясь обманчивой надежде найти причину неудач и разом все исправить. Но из этого ничего не получалось, и после нескольких попыток сыграть простенькое адажио Женя снова была готова броситься с кулаками на черного истукана. «Неужели я навеки к нему прикована!» — спрашивала она себя, и в нее закрадывалось странное, неведомое ранее сожаление, до удушья сжимавшее ей горло, словно тугая застежка. Жене становилось жалко, что она не жила, и, поначалу не веря этому чувству, будто неузнанному знакомому, случайно встреченному на улице, она всматривалась, всматривалась и — узнавала!

XXI

К вечеру в музее не осталось никого, кроме Евгении Викторовны: поднявшись на антресоли, Костик увидел ее пальто и боты. Он не стал заглядывать к ней в кабинет и осторожно, стараясь, чтобы не скрипнула лестница, спустился вниз. В гостиной была уже распечатана заклеенная на зиму балконная дверь, тихонько приоткрыв которую Костик оказался на просторном балконе с выгнутой железной решеткой. Попробовав, прочна ли она, Костик неловко перелез через перила и встал на карниз, но в это время его с силой оттащили назад.

— Ты… ты… ты сумасшедший мальчишка! Какое счастье, что я успела вовремя! Что ты задумал?! — воскликнула Евгения Викторовна, не выпуская ворота его рубашки, пока ей не удалось снова затащить его на балкон.

— Ничего… Обычное упражнение, — Костик через силу улыбнулся, пряча за спину дрожавшие руки.

— Что ты задумал, отвечай мне! Ты хотел сорваться и переломать себе кости? Если ты страдаешь и хочешь в отместку всех наказать, то это жестоко и неумно. Константин Андреевич всегда презирал самоубийц, они были ему физически неприятны.

Евгения Викторовна посмотрела на Костика, как бы готовая навсегда разочароваться в нем как в тезке Константина Андреевича.

— Нет, нет, я не страдаю… — попытался заверить ее Костик, но Евгения Викторовна перебила его.

— Ты должен страдать, если ты художник. Но пусть это вдохновляет тебя на творчество, а не на глупые выходки. Отряхнись… — Евгения Викторовна сама помогла Костику отряхнуться от штукатурки. — И запомни, что хождением по карнизам ты никому ничего не докажешь. Ни самому себе, ни другим. Только вызовешь ненужный переполох, вот и все. Я до сих пор опомниться не могу… Отряхнись же! — Евгения Викторовна принялась с удвоенной энергией выбивать пыль из Костика.

— Простите меня… — Костик стоял перед ней навытяжку, помогая тем самым ликвидировать следы штукатурки.

— Не извиняйся, — еще решительнее перебила его старушка. — Зачем ты извиняешься! Я тебя убеждаю, и ты меня убеждай. Может быть, именно ты прав, а я не права. Константин Андреевич всегда учил нас спорить.

Костик совсем растерялся.

— Вы… вы не правы?

— Я же не Господь Бог, а человек. Я могу быть вздорной, несправедливой, злой старухой, — как бы противореча своим же собственным словам, Евгения Викторовна вдруг улыбнулась своей обычной доброй улыбкой. — Скажи мне откровенно и честно, мой мальчик, ты действительно хотел испытать свою храбрость или?.. — Евгения Викторовна осуждающим взглядом напомнила Костику, чем он может вызвать презрение Константина Андреевича. — Допустим, ты прошел бы по этому карнизу, и что же? Ты бы мгновенно понял, для чего мы живем на свете, в чем смысл искусства?! О, это было бы слишком просто! Ты согласен? Согласен со мной? — Как бы уловив в лице Костика мелькнувшую тень этого согласия, Евгения Викторовна облегченно вздохнула. — Вот и хорошо. Не будешь больше?

— Буду, — упрямо сказал Костик.