Ангел Варенька

Льва Александровича, получившего от госпитального начальства выговор за побег, все еще мучили бесконечными анализами, кардиограммами и обследованиями. Попавший под невидимый обстрел самых разных приборов, нацеленных на него своими синеватыми линзами, он чувствовал себя беспомощной мишенью — затравленным волком, за которым неотступно следует тень вертолета. Его пугала простая и естественная возможность смерти. Увеличится или уменьшится число каких-нибудь кровяных телец — и все! Конец! Пробел в существовании! А он еще столького не успел, и ему так хотелось успеть! Побывать еще раз в библиотеке Эрмитажа, посидеть над книгами Константина Андреевича, вчитаться, сделать выписки! «В небе. В космосе. В тишине. В облаках». Неужели он не успеет! От этих мыслей охватывал такой ужас и такая жалость к самому себе, что Лев Александрович с силой сжимал спинку кровати, словно его уже отрывали от нее и тащили куда-то во мрак неизвестности, в загробную пустоту.

Однажды после такой ночи к нему заглянула нянечка и сказала, что его ждут посетители. Лев Александрович обрадовался, взбодрился, отер со лба испарину. Дверь снова открылась, и он увидел сына. Аркаша был в распахнутом белом халате, со спортивной сумкой, набитой свертками, с весенним букетом. Он поцеловал отца и стал выкладывать на тумбочку передачу. Лев Александрович искоса взглянул на свою смятую подушку, словно она могла выдать его недавний ночной ужас, и разгладил складки одеяла. Спросил о новостях дома. Аркаша рассеянно кивнул в ответ.

— В консерватории все в порядке. Как у тебя?

— Я спрашиваю не о консерватории. Что с тобой!

Аркаша задернул молнию сумки.

— Отец, я женюсь.

Лев Александрович опешил.

— Это запоздавшая первоапрельская шутка?

— Я серьезно. Об этом еще никто не знает. Тебе первому сообщил. Цени.

— Спасибо за доверие. Можно полюбопытствовать, кто, так сказать, предмет?..

Аркаша приоткрыл дверь в коридор.

— Альбина!

В палату вошла Альбина Нечаева.

— Вот познакомьтесь, — сказал Аркаша, как бы слегка отворачиваясь в сторону, чтобы не участвовать во вторичном знакомстве отца и невесты.

Лев Александрович по простодушию не заметил этого многозначительного жеста.

— Мы же давно знакомы! — воскликнул он. — Разве ты забыл! Альбина Васильевна, что это мой Аркадий?!..

Оба странно молчали. Лев Александрович медленно осознавал случившееся.

— Простите, я сразу не сообразил. Фу, как неловко! Конечно же! Поздравляю! Матери когда скажешь?

— Скажем. Не утаим, — Аркаша вздохнул и сразу стал серьезным. — Мать у нас консерватор. Строгих правил. Ее надо подготовить.

— К чему? — Лев Александрович был немного сбит с толку.

— Есть один деликатный нюанс…

Аркаша выжидательно взглянул на Альбину, и она молча вышла из палаты.

— Какой нюанс? О чем ты? — зашептал Лев Александрович, привыкший в своей личной жизни избегать всех осложняющих ее нюансов.

— У нее ребенок, — Аркаша заставил себя улыбнуться улыбкой человека, с беспечностью воспринимающего этот факт.

— Ребенок? Она была замужем?

— Там все сложно. В общем, была.

— Сколько лет ее мальчику?

— У нее девочка.

— Сколько ей лет?

— Уже ходит в школу.

Лев Александрович словно пожалел о том, что на его вопрос существует такой исчерпывающий ответ, лишающий возможности спрашивать дальше.

— М-да… сложная ситуация.

— Вопрос в том, как отнесется ко всему мать.

Аркаша направил разговор в более определенное русло.

— Я постараюсь, — Лев Александрович учитывал, что выполнить это обещание будет труднее, чем дать. — Может быть, удастся ей внушить. Я поговорю. Хотя у нас самих отношения…

Лев Александрович недоговорил, а Аркаша недослушал.

— Вот это по-нашему. Альбина! — громко позвал он, доставая из сумки стаканы и откупоривая бутылку сухого вина. — Твой тост.

Альбина слегка растерялась.

— Я предлагаю выпить… за… — она старалась прочесть по глазам Аркаши, чем кончилось его объяснение с отцом, и в зависимости от этого предложить тост. — …За Льва Александровича!

— Молодец! За отца! — подхватил Аркаша.

XX

— Наконец-то! Женечка, милая, почему тебя так долго не было?! — Елена Юрьевна встретила Женю на пороге гостиной, беря ее за обе руки и глядя на нее глазами, полными сострадания. — Очень переживаешь? — спросила она как можно более тихим голосом.

— Я давно обо всем забыла, — вызывающе громко ответила Женя.

— Вот и прекрасно! — Елена Юрьевна охотно поверила в то, что совпадало с ее стремлением утешить и приободрить Женю. — К тому же во втором отделении ты играла гораздо лучше…

Хотя она произнесла это, как бы преодолевая невысказанный протест Жени, та неожиданно улыбнулась ей благодарной улыбкой.

— Правда?

— Конечно, глупенькая!

— А Евгения Викторовна? Она не разочаровалась во мне?

— Это добрейший человек! Как она может в тебе разочароваться!

— А Альбина Васильевна?

Женя словно бы испытывала действие инерции, с которой Елена Юрьевна внушала ей то, что могло бы служить для нее утешением.