Ангел во плоти

Сначала было впечатление, что наши с Шерманом головы уехали вперед, а ноги, лапы и хвосты остались сзади. Нас словно натягивали на какой-то инструмент: то ли вместо струн на гитару, то ли на барабан вместо кожи. При этом тело пронзила дикая скрипящая боль, а мы перемешались друг с другом, и я уже не мог отличить, где он, а где я. Мы только в унисон выли и лаяли от боли. До нашего сознания донеслась мысль-шепот:

— Ну что, будете еще помогать людишкам?

Я громко взвыл в праведном возмущении:

— Конечно, будем, скоты вы конченные! Уже погодите, я до вас доберусь! Развоплощу всех к чертовой бабушке!

Мое запугивание, а тем более такое непочтительное отношение к праматери ихнего племени, явно снуфам не понравилось, и я почувствовал, что по нам стали наноситься удары, примерно как по струнам или барабану. В результате мы уже подвывали в ритме сумасшедшего рок-н-ролла, а темные балахоны снуфов стали кружить вокруг нас в дикой пляске. Спустя какое-то время до моего сознания донесся шипящий от злости вопрос:

— Вы все еще хотите кому-то помогать? — и я почувствовал, что Шерман вот-вот сдастся.

И в самом деле, волк стал ломаться, не зная, как повежливее меня предать:

— Я… я…

Тут меня взяла такая злость на этих чертей, что я не удержался и рявкнул:

— Еще как хочу! Сволочи, вы же играете без правил! Вы же никакой возможности на исправление душе не даете! Вот гады! — при этой ругани я непроизвольно «высунулся» из-под защиты.

Ох, как тут бабахнуло! Я не очень понял, что произошло: может, мы были в этот момент на втором уровне мира, может, моя сущность вступила в реакцию с этими снуфами, но я запомнил только страшно ослепительную вспышку и всеобщий визг и вой, в том числе и свой.

* * *

Очнулся я от каких-то толчков. Вокруг было светло. Мою щеку опять ткнуло что-то влажное и холодное. Я повернул голову, и это мокрое и холодное угодило мне в рот.

— Тьфу ты! С волком еще целоваться не хватало!

— Ну извини, — буркнул Шерман. — Я думал, ты совсем того… лежишь тут уже неведомо сколько и не шевелишься. Ты хоть посмотри, куда нас вытащил!

Волк сидел, как верный пес, поджав хвост и ожидая мою реакцию. Я сообразил, что от меня требуется посмотреть вокруг и, послушно исполнив волчью просьбу, обомлел: мы находились посреди весьма милой зеленой лужайки, окруженной таким же зеленым лесом. Не хватало только цветов и голубого неба, но все равно, контраст с предыдущим миром был поразительный.

— Значит, получилось? — я попытался осторожно воодушевиться.

— Да, мы определенно поднялись, а не опустились, — удовлетворенно проворчал волк. — Но, как видишь, я все еще в шкуре зверя. Значит, очень высоко мы вряд ли запрыгнули.

— Эх, лиха беда начало! — воскликнул я припомнившейся бессмыслицей и развил эту «глубокую» идею. — Получается, что за неполные сутки мы сумели выбраться из одного мира. Что ж, вполне неплохой темп! А не знаешь, сколько еще таких прыжков нужно сделать, чтобы добраться до чистилища?

— Спроси чего полегче, — рыкнул в ответ Шерман. — Я же там и не был, сразу глубже ушел. И потом, смотря куда прыгать. Если вбок, то хоть тысячу раз — никуда из этой ловушки не выйдешь.

Я, почувствовав, что совсем оправился от удара по чертям, уселся и еще раз оглянулся вокруг:

— И все-таки, мы определенно вырвались наверх!

— Если бы не ты, не видать мне больше зеленой травы… — признался волк. — Только вот в этом мире ни ты, ни я не знаем, куда идти и что делать.

— А, ерунда! Ноги сами куда-нибудь выведут. А там главное проявить участие и сочувствие, и глядишь, опять со снуфами встретимся.

— Нравится мне твой идиотский оптимизм, — усмехнулся волк. — А если бы мы очнулись посреди абсолютно безлюдной пустыни?

— Ну, тогда помогли бы друг другу выживать, а потом померли бы от обезвоживания, — моя жизнеутверждающая позиция была непробиваема. — Не хочу обещать то, над чем не властен, но тебя, серый, я попытаюсь отсюда вытащить. Только при одном условии.

— При каком?

— Сам знаешь, без твоего желания ничего не выйдет… Главное, не отказываться от своей мечты перед снуфами. Ты уже понял, что их можно одолеть.

Волку не надо было дважды объяснять, о чем идет речь, и я надеялся, что его душа постепенно сможет подняться из этой бездны отчаяния и мучений. Самое главное, что я не видел у него патологического стремления к власти над другими. Он был независимый одиночка, но это никак не относилось к инферно. А его жестокость была продиктована условиями жизни, и ее можно было вытеснить чувством справедливости.

Обойдя поляну, мы натолкнулись на тропинку, и я торжествующе воскликнул:

— Ура! Ее кто-то проложил! Будем надеяться — люди.