Ангел западного окна

Джейн с улыбкой согласилась:

— Для меня не может быть ничего более приятного, княжна! Благодарю за приглашение.

Я был рад, что женщины поладили, и с удовле­творением увидел, что княжна сердечно пожала руку Джейн. Я даже вздохнул с облегчением — их рукопожатие, подтверждающее взаимность дружеских чувств, словно сняло с моей души смутные недобрые­ подозрения, так мне во всяком случае показалось. И я уже спокойно смотрел в окно бесшумно летяще­го «линкольна» на догоравший в небесах закат.

А в вышине бирюзовых храмовых сводов поблес­кивал тонкий и острый серп убывающей луны.

[21] Ср.: Деян. 17: 28.

[20] 1 Кор. 12: 29.

Второе видение в черном кристалле

Как только мы с Джейн вернулись домой, я попро­сил ее показать кинжал — хотелось получше рассмот­реть занятный подарок сумасшедшего садовника.

И я исследовал его самым тщательным образом. С первого взгляда стало ясно, что лезвие и рукоять изначально не принадлежали друг другу. Клинок, очевидно, и впрямь был когда-то отломленным от древка острием копья. Само же лезвие, ставшее клинком кинжала, было сработано из какого-то диковинного, неведомого материала, как бы лоснящегося и совсем не похожего на сталь, клинок мягко отливал тусклым холодным блеском, который больше всего напоминал голубовато-серый андалусский кремень. А рукоять, изукрашенная драгоценными камнями... Она, без сомнения, из бронзы с низким содержанием­ олова, очевидно, изделие каролингской эпохи, причем родом из юго-западных земель империи Карла, так что, возможно, это мавританская работа. Вставки­ с бирюзой, сердоликами, и орнамент, хитрый орнамент... по-видимому, три свившихся кольцом дракона. Три оправы для камней, две пустые, в третьей — сапфир... Над головками драконов словно корона. Кристалл, подумалось мне, сверкающий яхонт...

Действительно, все совпадало с описанием кинжала, пропавшего из собрания княжны. Неудивительно, если, увидев его, она так взволновалась.

Джейн стояла за моим плечом и тоже не сводила глаз с кинжала.

— Чем тебя, любимый, так заинтересовал этот ножик для распечатывания писем?

— Каких писем? — Я не сразу понял, а потом расхохотался, сообразив, насколько простодушны женщины, способные запросто принять древний, может быть, тысячелетний клинок за нынешнюю заурядную вещицу, какую найдешь на любом письменном столе.

— Ты надо мной смеешься, любимый? Почему?

— Милая моя, ты чуточку ошиблась: это не нож для бумаг, а редкостный мавританский кинжал.

Она покачала головой.

— Как, Джейн, ты мне не веришь?

— Ах нет, ну что ты! Просто подумала, это нож, каким разрезают книжные страницы или вскрывают конверты.

— Вот уж странная идея!

— Верно, странная идея. Да, я вот подумала...

— О чем подумала?

— Да что это нож для бумаг. Я сразу, как увидела его, поняла, что это он самый и есть!

Джейн не сводила глаз с кинжала. Меня вдруг осенило:

— Он тебе знаком... этот ножичек?

— Ну откуда же? Если я сегодня впервые его увидела. Ах нет, погоди! Правильно: вот я смотрю на него... и чем дольше смотрю, тем... больше мне... кажется, что я... его уже видела.

Как я ни допытывался, ничего другого Джейн не смогла вспомнить.

Охватившее меня волнение было слишком сильным, я не решился провести опыт с Джейн. Да и не представлял себе, что, собственно, хочу услышать. Вдруг нахлынуло столько мыслей и догадок, что я, под предлогом срочной работы, наспех расцеловал Джейн и попросил заняться домашними делами — мне надо было остаться одному.

Только она вышла — бросился к письменному столу и как одержимый принялся рыться в дневниках Джона Ди и своих записках, я искал, нет ли где упоминаний о кинжале, переходившем от отца к сыну в нашем древнем роду. Ничего подобного не нашлось. В конце концов под руку подвернулась та тет­радь в зеленоватой веленевой обложке; раскрыв ее наугад, я сразу напал на следующие строки:

«...А потерял я в ночь черного искушения то, что составляло драгоценнейшее наследие нашего рода, талисман мой, кинжал, некогда бывший наконечником на копье Хьюэлла Дата. Потерял­ я его во время заклинания, выронив в парке на траву; ныне мне вспоминается, что, следуя указке Бартлета Грина, я держал его в руке в тот миг, когда приблизился ко мне призрак и я протянул руку свою к нему... А после того пуста была моя рука! Стало быть, заплатил я Черной Исаиде за то, что ублажала она меня и тою ночью, и впоследствии... Боюсь, непомерно дорого обошлось мне обольщение...»

Я задумался: почему «непомерно дорого», что он имеет в виду? Найти какие-то другие намеки в записках и дневниках, конечно, не удастся... И вдруг — озарение: магический кристалл мне поможет!

Но дело пошло ничуть не лучше, чем в самый первый раз, когда я попытался разглядеть что-то на черной, тускло поблескивающей грани. Мертвый уголь в моих руках остался мертвым.

Липотин! — спохватился я. Тибетский порошок для воскурений! Я вскочил, красный шарик нашелся быстро, но он был пуст, ни крупицы порошка не осталось, досадно.