Собственно, Трэвис в любом случае надел бы куртку, даже если бы на улице было тепло, поскольку за поясом у него был заряженный револьвер.
– Ты серьезно считаешь, что тебе понадобится револьвер? – спросила Нора, когда они отошли от автомобиля.
– Вряд ли. Я ношу его вместо удостоверения личности.
– А?..
– Потом поймешь.
Обернувшись, Нора увидела, что Эйнштейн с потерянным видом смотрит на них из заднего окна «мерседеса». Норе ужасно не хотелось оставлять ретривера одного. Вместе с тем она понимала, что, даже если в эти заведения и пускали с собаками, посещение злачных мест явно не пошло бы на пользу нравственному здоровью пса.
Трэвиса, похоже, интересовали лишь те бары, где вывески были на английском и на испанском либо исключительно на испанском. Некоторые заведения выглядели изрядно обшарпанными. Здесь не старались скрыть облупившуюся краску и траченные молью ковры. Тогда как другие с помощью зеркал и яркого освещения пытались закамуфлировать тот факт, что являются очередной тараканьей норой. По-настоящему чистые увеселительные заведения с дорогим интерьером попадались тут крайне редко. В каждом из баров, куда они заходили, Трэвис говорил по-испански с барменом, иногда с музыкантами в перерыве между выступлениями, периодически раздавая сложенные двадцатидолларовые банкноты. Нора, не знавшая испанского, не понимала, о чем Трэвис толкует с этими людьми и зачем платит им деньги.
Уже на улице, в поисках очередного сомнительного заведения, Трэвис объяснил Норе, что самый большой поток нелегальных эмигрантов – из Мексики, Сальвадора и Никарагуа, откуда люди бегут из-за хаоса в экономике и политических репрессий. Поэтому по сравнению с вьетнамцами, китайцами и представителями иных языковых групп испаноговорящие нелегалы занимали самую большую долю на рынке потребителей фальшивых документов.
– Кратчайший путь получить наводку на поставщика липовых документов – через уголовную среду латиносов.
– Так ты получил наводку?
– Еще нет. Разве что отрывочную информацию. И скорее всего, девяносто девять процентов из того, за что я заплатил, – дохлый номер. Но не волнуйся, все будет о’кей. Тендерлойну не грозит выйти из бизнеса, так как люди, которые сюда приходят, всегда получают то, что им требуется.
Люди, которые сюда приходят, удивили Нору. На улицах и в барах, с танцовщицами топлес, можно было встретить кого угодно. Азиаты, латиносы, белые, черные и даже индийцы – все перемешались в алкогольном дыму. И возникало странное чувство, будто подобная расовая гармония – полезный побочный эффект погони за грехом. Кругом с важным видом разгуливали парни в кожаных куртках и джинсах, парни, смахивавшие на бандитов, – именно то, что и ожидала увидеть Нора. Но были и мужчины в деловых костюмах, и чистенькие ребятки из колледжей, и одетые в ковбойском стиле парни, и пышущие здоровьем серфингисты, словно из кадров старого фильма с Аннет Фуничелло. У бомжей, сидевших на тротуаре или стоявших, прислонившись к стене, и у седых алкашей в вонючей одежде, и даже у некоторых мужчин в деловых костюмах в глазах был такой нездоровый блеск, что хотелось бежать от них куда подальше. Однако большинство встречных мужчин вполне сошли бы за добропорядочных граждан из приличных районов. Нора была потрясена.
Женщины на улице попадались гораздо реже, впрочем, как и женщины в компании мужчин в барах. Хотя нет, не совсем так: кое-где можно было встретить женщин, но они казались даже более распутными, чем голые танцовщицы, и все они, за редким исключением, продавались.
В баре под названием «Горячие цыпочки», о чем гласила вывеска на испанском и на английском, рок-музыка гремела так оглушительно, что у Норы разболелась голова. Шесть идеально сложенных красоток, на которых из всей одежды были лишь туфли на шпильке и трусики-бикини с блестками, танцевали на столах. Вертелись, извивались, раскачивали грудями перед потными лицами мужиков, пускавших слюни, улюлюкавших и хлопавших в ладоши.
В баре витали ароматы прокисшего пива и виски, немытого тела, дешевых духов и сигаретного дыма, отчего воздух был спертым, как в парной в бане, правда, менее полезным.
Нора стиснула зубы, мысленно сказав себе: «Меня не стошнит. Я не выставлю себя круглой дурой. Нет, ни за что».
Наскоро переговорив о чем-то с барменом, Трэвис сунул ему две двадцатки, после чего был направлен в заднюю часть бара, где парень в черных кожаных штанах и белой футболке, смахивавший на Арнольда Шварценеггера, сидел на стуле перед дверным проемом, завешенным густо расшитой бусинками портьерой. Лицо парня с прозрачными, будто стекло, серыми глазами казалось вырубленным из куска цемента. Перекинувшись с ним парой фраз на испанском, Трэвис вручил ему, как и бармену, две двадцатки.
Музыка немного стихла, оглушительный грохот перешел в обыкновенный рев. Какая-то женщина сказала в микрофон:
– Ну ладно, мальчики, если вам нравится то, что вы видите, покажите-ка нам – начинайте совать этим кискам!