Ангелы-хранители

Трэвису показалось, что Эйнштейн на самом деле не использует глаза, уши и нос для поиска Аутсайдера. У него имелись свои способы определения местоположения Аутсайдера, отличные от тех, что он применял, выслеживая кугуара или белку. Трэвис понимал: ретривер использует необъяснимое шестое чувство – назовем его экстрасенсорным или почти экстрасенсорным. Похоже, обычные органы чувств служили для Эйнштейна своего рода триггерным механизмом для запуска экстрасенсорных способностей, хотя, возможно, он использовал обоняние и зрение чисто по привычке.

Наконец Эйнштейн вернулся к Трэвису и жалобно заскулил.

– По-твоему, он уже близко?

Ретривер снова принюхался и обвел взглядом сумрачный лес, словно не знал точного ответа.

– Эйнштейн, что-то не так, да?

Наконец ретривер отрывисто пролаял: нет.

– Аутсайдер уже приближается?

Секунда сомнения, затем короткое гав: нет.

– Ты уверен?

Да.

– Совершенно уверен?

Да.

Они подошли к дому, и, пока Трэвис открывал дверь, Эйнштейн прошлепал по заднему крыльцу и, остановившись на верхней ступеньке, бросил прощальный взгляд на двор и безмятежный молчаливый сумрачный лес. После чего, едва заметно вздрогнув, прошел за Трэвисом в дом.

Во время дневной проверки линий обороны Эйнштейн казался необычно ласковым, он терся о ноги Трэвиса, тыкался в него носом, требуя, чтобы его погладили или хотя бы почесали за ушами. В тот вечер, когда они смотрели телевизор или играли втроем в скребл на полу в гостиной, ретривер постоянно требовал внимания. Он то и дело клал голову то Норе, то Трэвису на колени, словно ему хотелось, чтобы его непрерывно гладили – и так хоть до следующего лета.

Со времени их первой встречи в предгорьях Санта-Аны у Эйнштейна неоднократно случались периоды, когда он вел себя как обычная собака; при этом невозможно было поверить, что в каком-то смысле он обладает человеческим интеллектом. И вот сегодня на него снова нашло подобное настроение. Несмотря на то что Эйнштейн демонстрировал удивительную сноровку во время игры в скребл – по очкам он уступал только Норе и при этом получал дьявольское удовольствие, составляя слова, содержавшие хитрый намек на ее пока еще незаметную беременность, – в тот вечер он был больше похож на собаку, чем обычно.

В конце вечера Трэвис с Норой решили почитать на ночь что-нибудь легкое, например детективы, однако Эйнштейн не попросил их поставить ему книгу в приспособление для переворачивания страниц. Он лег на полу у ног Норы и тотчас же заснул.

– Он все еще выглядит каким-то квелым, – заметила Нора.

– Но зато он хорошо поел. И у нас был длинный день.

Во сне ретривер дышал нормально, и у Трэвиса не возникло ни малейшего беспокойства. Более того, страх перед будущим теперь практически исчез. Обход линии обороны укрепил уверенность в том, что они смогут справиться с Аутсайдером, когда тот наконец покажется. А благодаря Гаррисону Дилворту и его беззаветной преданности попытки правительства выследить их с Норой провалились, и, скорее всего, окончательно. Нора с еще большим энтузиазмом снова начала писать картины, а Трэвис решил воспользоваться своей лицензией риелтора, чтобы после ликвидации Аутсайдера вновь заняться недвижимостью уже под именем Сэмюэла Спенсера Хайатта. А если Эйнштейн все еще немного квелый… все же сейчас он куда энергичнее, чем в последнее время, и через день, максимум через два наверняка снова станет самим собой.

В ту ночь Трэвис спал крепко, без сновидений.

Утром он встал раньше Норы. К тому времени, как он помылся и оделся, она уже успела проснуться. По дороге в ванную комнату она поцеловала Трэвиса, слегка укусив его за губу, и сонно пробормотала слова любви. У Норы припухли глаза, волосы спутались, дыхание было несвежим, и тем не менее Трэвис был готов с ходу уложить ее обратно в постель, но Нора строго сказала:

– Я вся твоя, Ромео. Но только чуть позже. Хотя бы днем. А прямо сейчас мое единственное страстное желание – это пара яиц, бекон, тост и кофе.

Трэвис спустился вниз и открыл ставни в гостиной, чтобы впустить утренний свет. Серое небо было таким же низким, как вчера. Наверное, к вечеру пойдет дождь.

Войдя на кухню, Трэвис обнаружил, что дверь в кладовку открыта, свет включен. Он заглянул внутрь посмотреть, там ли Эйнштейн, но нашел лишь оставленное ретривером послание, которое тот написал, должно быть, ночью:

СКРИПКА СЛОМАЛАСЬ НИКАКИХ ДОКТОРОВ ПОЖАЛУЙСТА НЕ ХОЧУ ВОЗВРАЩАТЬСЯ ОБРАТНО В ЛАБОРАТОРИЮ БОЮСЬ БОЮСЬ

Проклятье! Господи Иисусе!

Выйдя из кладовки, Трэвис заорал:

– Эйнштейн!

Но ни тявканья, ни топота лап.

Окна были по-прежнему закрыты ставнями, и кухню освещала лишь горевшая в кладовке лампочка. Трэвис поспешно включил свет.

Эйнштейна на кухне не было.

Трэвис побежал в кабинет. Тоже пусто.