– Итак, тебя по-прежнему называют в агентстве человеком, который облажался с урегулированием кризиса в «Банодайне»?
– Так меня будут называть до скончания века.
– Но пенсию все же удалось сохранить, – заметил Уолт.
– Я ведь отдал им двадцать три года жизни.
– Хотя это вроде как неправильно, что человек может провалить самое громкое дело века, а затем в сорок шесть лет спокойно уйти на покой, получив полную пенсию.
– Три четверти полной пенсии.
Уолт вдохнул ароматный дымок, поднимающийся от жарящихся на углях стейков:
– И все же. Куда катится наша страна? В менее либеральные времена засранцев вроде тебя пороли и как минимум сажали в колодки. – Уолт снова втянул в себя запах мяса. – Расскажи-ка мне еще раз о том эпизоде у них на кухне.
Лем повторял свой рассказ раз сто, не меньше, но Уолт мог слушать до бесконечности.
– Ну, дом такой чистый, буквально вылизанный. Все надраено до блеска. И оба они, Корнелл с женой, такие аккуратные. Хорошо ухоженные. Итак, они мне и говорят, что собака умерла две недели назад. Умерла и лежит в могиле. Корнелл набрасывается на меня с кулаками, стаскивает за рубашку со стула и смотрит так злобно, будто еще немного – и свернет мне шею. А когда он меня отпускает, я поправляю галстук, разглаживаю рубашку… смотрю на свои брюки, чисто по привычке, и замечаю эти золотистые волоски. Собачья шерсть. Шерсть ретривера, чтоб мне провалиться! И разве может быть, чтобы такие аккуратные люди, пытающиеся заполнить пустоту и отвлечься, забыть о трагедии, не нашли времени прибраться в доме больше чем за две недели?
– Так у тебя все штаны были в шерсти? – спросил Уолт.
– Волосков сто, не меньше.
– Как будто собака сидела там за несколько минут до твоего прихода, да?
– Как будто приди я на две минуты раньше, то сел бы прямо на собаку.
Уолт перевернул стейки на барбекю:
– Лем, ты на редкость наблюдательный человек и должен был далеко пойти на прошлой работе. Ума не приложу, как при всех своих талантах ты умудрился так капитально облажаться с делом «Банодайна»!
И они оба расхохотались. Впрочем, как всегда.
– От судьбы не уйдешь, – ответил Лем, и оба снова расхохотались.
3
Когда двадцать восьмого июня Джеймс Гаррисон Хайатт отмечал свой третий день рождения, его мать была беременна вторым ребенком, первой сестрой Джеймса.
Они устроили вечеринку в доме из беленого дерева на лесистых холмах над Тихоокеанским побережьем. Поскольку Хайатты должны были скоро переехать в новый, более просторный дом дальше по побережью, они пригласили гостей даже не в честь дня рождения, а скорее чтобы сказать «до свидания» дому, который впервые дал им приют и под крышей которого они стали семьей.
Джим Кин приехал из Кармела с Пукой и Сэди, двумя черными лабрадорами, и молодым золотистым ретривером, которого назвали Лео. А еще приехали несколько близких друзей из агентства по продаже недвижимости, где работал Сэм – для всех Трэвис, – а также из художественной галереи в Кармеле, где были выставлены на продажу картины Норы. Эти друзья привезли с собой своих ретриверов из второго помета Эйнштейна и его подруги Минни.
Не было только Гаррисона Дилворта. Адвокат умер во сне год назад.
Они отлично провели время, и не только потому, что дружили и им было приятно проводить время вместе, но и потому, что они делили между собой чудесный секрет, объединяющий их в одну большую семью.
Все щенки из первого помета, с которыми Трэвис с Норой не решились расстаться и которые по-прежнему жили в доме из беленого дерева, тоже были здесь: Микки, Дональд, Дейзи, Хью, Дьюи и Луи.
Собаки проводили время даже лучше, чем люди: они резвились на лужайке, играли в прятки в лесу и смотрели видеофильмы в гостиной.
Собачий патриарх принимал участие в кое-каких играх, но бо́льшую часть времени проводил с Норой и Трэвисом, ну и конечно, не отходил от Минни. Он хромал – и будет хромать до конца жизни, потому что его правая нога была безжалостно искалечена Аутсайдером и вообще бы не действовала, если бы ветеринар не приложил нечеловеческие усилия для восстановления конечности.
Трэвис частенько задавал себе вопрос, действительно ли Аутсайдер, с силой швырнув Эйнштейна о стенку детской, счел ретривера мертвым. Или же Аутсайдер в тот самый момент, когда жизнь ретривера находилась в его руках, покопался в своей душе и отыскал каплю милосердия, которую создатели монстра в него явно не закладывали, но которая так или иначе там оказалась. Вероятно, Аутсайдер вспомнил единственное удовольствие, которое они с собакой делили в лаборатории: мультфильмы. Вспомнив это, он открыл в себе, наверное впервые в жизни, смутную возможность стать подобным другим живым существам. А увидев себя таким же, как и все остальные, быть может, он, вопреки ожиданиям, не смог спокойно убить Эйнштейна. Ведь он мог легко выпотрошить пса одним движением когтистой лапы.